В выступлении на TED Talks он рассказал, как впервые увидел Землю из космоса, прожил сутки за 45 минут и пообедал с людьми с разных уголков планеты.
«Лунные» парни
В 1969 году я стоял позади черно-белого телевизора «Сильвания». Я мог только слышать то, что происходило на экране. Видите ли, я настраивал ТВ-антенну для папы, сестры и мамы. «В ту сторону… Теперь в эту… Попробуй обратно… Мы не видим экран…» А то, что они смотрели, было: «Это один маленький шаг для человека и огромный скачок для человечества». Нил и Базз Олдрин шли по Луне.
Мне было пять лет, и я жил в Линчберге, штат Вирджиния. Худощавый темнокожий паренек в немного, так сказать, расистском городе. И я пытался понять, что я собирался делать со своей жизнью. Мои родители были педагогами, они говорили, что я могу быть, кем я захочу. Но после той высадки на Луну все дети в округе были такие типа: «Че, будешь космонавтом?» А я такой типа: «Нет». Я не хочу коротко стричься. И я не вижу никого похожего на меня. Потому что образы, которые мы видим, важны.
И я знал, что был один парень в пяти кварталах вниз по улице, на Пирс Стрит, который занимался теннисом. Его звали Артур Эш. И мой отец говорил о его характере, дисциплине, уме, атлетичности. Я хотел быть Артуром Эшом, а не одним из тех «лунных» парней.
Жизнь продолжалась. Мой папа был школьным учителем и играл в группе, делая все, чтобы заработать деньги для меня и моей сестры на уроки фортепиано и на другие нужды, связанные с образованием. Однажды он решает подъехать к нашему дому на хлебном фургоне. И я думаю: «Лады́, хлебный фургон… Я доставляю хлеб, мой отец водит фургон». И я такой: «Ну добро, я теперь “хлебный” парень». Но он говорит: «Это наш дом на колесах». Я такой: «Батя, тут же надпись на фургоне: “Хлеб и булочки Мериты”». Но он отвечает: «Мы переделаем его в дом на колесах».
Тем летом мы перебрали всю электрику. Мы подключили баллон с пропаном к походной печке и сделали складную двухъярусную кровать. Мы делали из него летний стартовый комплекс, спасательную капсулу, которая увезет нас из Линчберга.
Из футбола — в НАСА
И когда мы сели в наш хлебный фургон и сбежали из Линчберга — это было только наше с папой время вместе. И мы поехали в Смоки-Маунтинс, и видели «гордых гор пурпурный блеск». И мы гуляли по пляжам Мертл-Бич, и эта поездка изменила меня. В самом юном возрасте я понял, каково это — быть исследователем. Я подавил весь негатив, всю травму, потому что я учился быть исследователем.
Немного позднее мама подарила мне несоответствующий возрасту, несертифицированный химический набор. И я создал самый невероятный взрыв в гостиной.
И я понял, что я могу быть химиком. Жизнь шла своим чередом, я закончил школу и поступил в колледж. Я получил стипендию, играя в американский футбол в колледже. И я знал, что могу быть химиком, потому что уже что-то взорвал.
Когда я выпустился, меня приняли в команду Detroit Lions, но я потянул подколенное сухожилие на сборах. А что делает каждый бывший игрок НФЛ — идет работать в НАСА, верно? И я пошел работать в НАСА.
Один мой друг сказал: «Ле́ланд, ты был бы отличным космонавтом». Я посмеялся над ним, я был типа: «Ага, я — и космонавтом?» Помните ту историю о Ниле и Баззе в 69-м? Он протянул мне анкету, я взглянул на нее и не заполнил. Но в этом же году мой другой друг заполнил анкету, и его приняли. И я сказал себе: «Если НАСА позволяет болванам типа него быть космонавтами, наверное, я тоже смогу».
Короче, в следующий раз я заполнил анкету, и меня приняли. И я не знал, каково это — быть космонавтом: тренировки, симуляции, все, что нужно, чтобы подготовить тебя к обратному отсчету. Три, два, один, старт.
Обед на скорости 28 163 километров в час
И в 2007-м я улетал с планеты в космическом шаттле «Атлантис», путешествуя со скоростью 28 163 км в час. Через восемь с половиной минут главные двигатели отключаются, и мы парим в космосе. Я отталкиваюсь, подплываю к иллюминатору и вижу Карибское море. И мне нужны новые слова для синего цвета, чтобы описать то, что я вижу. Лазурный, индиго, темно-синий, светло-синий, бирюзовый не могут передать то, что я видел своими глазами.
И моей задачей во время этого полета была установка лаборатории «Коламбус» стоимостью два миллиарда долларов. Это была исследовательская лаборатория для экспериментов над материалами и изучения человека. Работать предстояло в грузовом отсеке космического челнока. При помощи роботизированной руки я вытащил оттуда этот большой модуль и присоединил его к космической станции. 10 лет европейская команда ждала установки этой штуковины. Так что я уверен, что все в Европе были такие типа: «Леланд! Леланд! Леланд!»
И этот момент настал. Это была наша главная задача. Она была выполнена. И я вздохнул с большим облегчением. Но затем Пегги Уитсон, первая женщина-командир МКС, пригласила нас в российский сектор. Космическая станция по размеру примерно как футбольное поле. Тут и солнечные панели, металлоконструкции и всякие модули. И она говорит: «Леланд, принеси восстановленные овощи, мы будем есть мясо». И мы плывем в гости с пакетом овощей, уже восстановленных, и мы прибываем на место.
И я ловлю момент, когда мне кажется, что я снова на маминой кухне. Ты чувствуешь запах подогретой говядины с ячменем, ты чувствуешь запах еды, различаешь цвета, и там народ со всего света.
Тут есть афроамериканец, азиат, француз, немец, русский, первая женщина-командир, которые делят трапезу на скорости 28 163 километров в час, делая полный виток вокруг планеты каждые 90 минут, и видят восход и закат каждые 45.
И Пегги говорит: «Леланд, попробуй-ка это» и отправляет кусок плыть в направлении к моему рту. Я ловлю его и запускаю ей что-то взамен. Когда все это происходит, на фоне играет Smooth Operator группы Sade.
Честно говоря, все это немного сносит мне крышу.
И я подплываю к иллюминатору, смотрю на планету, и я вижу все человечество. И мое восприятие мира меняется в тот момент, ведь я лечу над Линчбергом, штат Вирджиния, своим родным городом, и моя семья, наверное, собралась за ужином. А через пять минут мы уже над Парижем, и вот Лео Эйартц смотрит, как его родители, возможно, пьют вино с сыром. А Юрий смотрит вниз на Москву, и они там едят борщ, наверное, или что-то еще. Но мы все в тот момент ощущаем, что все наши семьи работают сообща как одна цивилизация. Мы ощущаем это на скорости 28 163 км в час.
Новый взгляд на мир
Мое мировосприятие преобразилось. Я изменился. И когда я вспоминаю себя — худощавого паренька из порой расистского Линчберга, штат Вирджиния — я понимаю, что у меня бы никогда не возникло и мысли о том, что я могу быть космонавтом, если бы мой отец не взял нас в то путешествие на той невообразимой штуковине, которую мы построили своими руками.
Когда я вернулся домой, я понял, что наше восприятие мира — это то, что есть у каждого, и оно может поменяться. Все зависит от того, насколько мы открываем глаза, чтобы увидеть перспективы и заметить перемены. И, возвращаясь к космической станции, я думаю о, ну не знаю, немцах и русских <…>. Там все эти люди жили и работали вместе. Белые ребята, черные ребята, русские ребята, французские ребята — все эти разные люди, живущие вместе в гармонии как единая раса. И я думаю о цветах, которые я видел, о дизайне модулей, как они подогнаны друг к другу, и как все это превращает нас в сообщество и создает наш дом.
И теперь, когда я смотрю на небо, с этим новым мироощущением, озарившим меня на космической станции, летящей там, я смотрю наверх и потом смотрю на свое окружение, и вижу людей, с которыми я живу, работаю и сосуществую, то я понимаю, что то, что каждый из нас может сделать, особенно в это время, так это сделать все для того, чтобы иметь правильное мировосприятие.
Перевод Николая Леушина
