«Пациенту на ИВЛ звонят, а мы держим телефон у его уха». Реаниматолог из Нью-Йорка — о первых днях эпидемии
— Добрый день, коллеги, я — Анна Хасина, психолог и ведущий серии интервью «Очки, маска, две перчатки». У нас сегодня потрясающий гость, Регина Франц, партнер частной практики пульмонологии-реаниматологии и руководитель реорганизации к коронавирусу. Регина, здравствуйте.
— Здравствуйте.
— Расскажите, как обстоят дела сейчас.
— Мы находимся в 350 километрах к северо-западу от Нью-Йорка в сторону Сиракуз и Канады. У нас академический госпиталь, в нем есть несколько резидентских программ, и поэтому он учебный. У нас 280 коек в первом госпитале и, наверное, порядка 100 во втором.
Наша группа реаниматологов и пульмонологов начала готовиться к пандемии в конце февраля. Принялись за работу мы относительно рано, потому что отслеживали все, что происходило в Италии. Хотя информация была ограничена, но было понятно, что это все придет сюда.
Еще одна небольшая деталь — в 2009 году мы начали готовиться к эпидемии гриппа H1N1, и тогда мы создали свою собственную программу на случай пандемии. К счастью, в тот момент она не произошла в Америке.
Но мы подготовили материалы. Включая медицинскую этику — что делать в ситуациях, когда может быть ограниченное количество аппаратов ИВЛ и так далее и тому подобное. То есть мы к этому подготовились.
Как клиника в Нью-Йорке готовилась к пандемии
— Эти материалы касались именно вашего госпиталя?
— Да. Как только мы начали разговаривать о том, что у нас может быть недостаточно вентиляторов и мы можем начать, не дай Бог, выбирать больных, которые их получат, все очень быстро испугались. Это неприятный разговор, никто на эту тему разговаривать не любит. Но как бы там ни было, мы к этой ситуации готовились. Это такой фундаментальный принцип, в силу того, что мы — реаниматологи. Мы всегда пытаемся организовать хаос до такой степени, до какой нам это удается.
Итак, у нас этот план был, он лежал на полке. В конце февраля, когда стало понятно, что ситуация в Италии выходит из-под контроля и больницы не справляются с нагрузками, мы отслеживали тяжесть заболевания. Я отправила партнерам вопрос, не стоит ли нам достать наш старый план, сдуть с него пыль и начать на эту тему думать. На что мой старший партнер сказал, что сделал это уже позавчера и собирался со мной разговаривать завтра.
Регина Франц
Мы стали к этому готовиться, а в первый понедельник марта у нас было очередное собрание, которое имеет отношение к реаниматологии. Мы этот план принесли туда и сказали: «Ребята, а не начать ли нам этим заниматься?» Администрация госпиталя удивилась, но согласилась.
Мы разговаривали и убеждали вдумчиво приблизительно дней 10. А потом стало понятно, что в Нью-Рошелл появился первый очаг заболеваемости, тогда стало понятно, что уже надеяться не на что и надо действовать быстро.
— Это далеко от вас?
— Далеко. Это один из удаленных пригородов Нью-Йорка. После этого мы начали быстро реорганизовывать структуру реанимационных коек.
У нас в госпитале 14 общих реанимационных коек — это общая хирургия, медицинские койки, нейрохирургические, а также 16 коек в кардиологической реанимации. Ее мы на время оставили в покое.
В нашей общей реанимации из двух мы сделали три палаты. Это палаты отрицательного давления. И мы открыли нашу старую реанимацию, в которой было обычное отделение.
Это вестибюли. Они создаются на месте с помощью пластика на молниях, это быстро и легко. Потом мы создали этаж, на который мы госпитализируем больных с дыхательной недостаточностью. То есть туда поступают больные только с ковидом. Еще у нас есть два других этажа, которые мы тоже переделали, на одном из них находятся больные с подозрением на ковид. Сотрудники, которые этих больных смотрят, надевают на себя респираторы, защитные экраны, халаты.
Еще у нас есть отдельный этаж для больных с ковидом, которые не требуют реанимации.
То, что мы разделили вот эти три потока, способствовало успеху того, что уровень заражения в госпитале снизился. Первые четыре недели мы потратили на реорганизацию.
Каждое утро у нас проходит телеконференция с администрацией, с инфекционистами, с инженерами. Мы обсуждаем все текущие проблемы. Отслеживаем количество масок, перчаток, халатов, всего что угодно. Мы начали дезинфицировать маски N95, причем довольно рано. В международной группе по ковиду отслеживали все каждые 15 минут…
— Расскажите, пожалуйста, подробнее про эту международную группу.
— В нее меня пригласил один из бывших резидентов. Я вступила туда в марте. Там уже к тому моменту было, наверное, 25 человек, на сегодняшний день в ней больше 250 тысяч участников со всего мира.
— Кто туда входит?
— Врачи всех специальностей. Дерматологи, гастроэнтерологи, невропатологи — кто угодно. Медсестры, люди со средним медицинским образованием. Люди обмениваются информацией.
Кроме организации здравоохранения, моя сфера интересов сводится к патофизиологии. Мне надо было понять, что это такое — ковид. И в результате у нас образовалась интересная группа людей, которые стали думать о том, как себя ведет этот вирус, сильно ли это отличается от поведения других коронавирусов. Мы добились некоторых успехов в понимании проблемы.
Об итальянском сценарии и страхах людей
— В момент реорганизации госпиталя под нужды пандемии что для вас оказалось самым сложным, может быть, самым неожиданным?
— Сложным было преодоление административной инерции. Я думаю, что нам повезло, мы всегда довольно близко работали с администрацией, к нам прислушивались. Потому что в результате все это легло на наши плечи — реаниматологов и инфекционистов. Мы острее других понимали, с чем будем иметь дело.
Я должна отдать должное нашей администрации, коллеги повели себя очень разумно. Но в течение буквально первых нескольких дней у нас образовалась группа клинических лидеров. 14 человек с тех пор находятся в постоянном ежедневном многократном контакте.
Вы задавали другим спикерам вопрос: «Как вы с этим справляетесь?» Первые три недели были невероятно эмоционально и физически напряженными, потому что по некоему негласному соглашению в нашей группе я оказалась человеком, который постоянно искал новую информацию. Пытался выудить что-то из медицинского хаоса.
И я первые две-три недели читала часов по 10 в день. Это было, с одной стороны, невероятно интересно, с другой, видимо, привело к тому, что мы действительно очень много поняли за это время. Нам безумно повезло, потому что мы смогли учесть итальянский опыт.
У них не было на это времени, у них не было времени даже думать всерьез. При этом в Италии невероятно сильная школа пульмонологии, оттуда всегда приходило очень много исследований. Но они были в такой тяжелой ситуации, что у них не было времени задумываться над тем, до какой степени это другая патология.
— У вас пациентопоток позволял осмыслять то, что происходило?
— Да. Но мы живем в месте, где соблюдается социальная дистанция. Семьи живут в домах. Когда люди гуляют на улице, я их встречаю — они не носят маски. Но маску ношу я.
Мы все ходим в масках в госпитале постоянно, это хирургические маски. Наши сестры носят шлемы с прикрепленными к ним экранами, там идет постоянная циркуляция воздуха, и поэтому они находятся в такой защите до 5 часов. Смена сестер в ковидном отделении составляет четыре часа, затем — перерыв.
Самой сложной в начале была работа с нашими сестрами в реанимации.
Уровень тревоги был совершенно чудовищный. Пандемия связана с неизвестностью. Никто не знал в сущности, что будет происходить, информации было мало.
Первую неделю мы много разговаривали с нашими сестрами для того, чтобы они знали, до какой степени для нас важна их безопасность. Очень важно, чтобы сестры знали об этом.
Небольшая деталь — в самом начале я попросила нашу администрацию заказать большие рулоны пластиковых покрытий для сидений в машины. Когда сотрудники, которые работают в госпитале, из него выходят, они ведь едут домой…
— Вы выдаете эти покрытия медсестрам бесплатно?
— Нет, они просто стоят при входе в гараж, человек может сам укрыть сиденье.
Люди должны понимать, что они не брошены на произвол судьбы, что о них будут заботиться. Ситуация была действительно катастрофическая, никто не понимал, о чем идет речь, будут ли маски, как нам работать… Наш местный университет стал делать для нас защитные экраны.
Регина Франц в защитном костюме
— Их хватает?
— Хватает, но не в неограниченных количествах. Мы очень внимательно следим за уровнем расхода средств защиты. Но опять-таки инженерная школа помогла нам с ультрафиолетовой системой, чтобы мы могли обеззараживать респираторы N95.
В Нью-Йорке мы стали одним из первых госпиталей, который это перевел в промышленные масштабы. Все маски на сегодняшний день обеззараживают, тем самым увеличивая их возможности.
У нас потрясающие реанимационные сестры. Мы хотели, чтобы они нам верили, знали, что мы будем о них заботиться, что собственно и делаем.
— Вы проводили собрания?
— Мы с ними постоянно разговариваем.
Почему пациенты на ИВЛ слышат только близких
— Удается ли общаться с родственниками пациента, скажем, если он лежит на ИВЛ и не может сам им позвонить? Проведать своего близкого человека семья тоже не может. Как происходит коммуникация?
— С родственниками разговаривают сестры. Врачи беседуют с семьей пациента раз в день, сестры — несколько раз в день. К сожалению, больные не разговаривают, если они на вентиляторах, но сестры просто приносят им телефон, родственники могут с ними разговаривать — мы держим телефон рядом с ухом.
— Почему вы это делаете?
— По видеосвязи звонит большое количество родственников, если пациент на ИВЛ не в состоянии ответить, то близкие могут его видеть.
— Почему вы считаете, что это важно?
— На самом деле это всегда важно. Мы плохо знаем, что происходит в голове у человека, который находится под влиянием различных препаратов, на ИВЛ. Но голоса родных все равно его трогают. Человек реагирует на них. На наши голоса пациенты не реагируют, потому что они незнакомые.
Мы это знаем от больных, которые прошли через реанимацию, находились в тяжелом состоянии. Что-то у них осталось в памяти.
Я думаю, такие звонки нужны и самим больным, и их близким в равной степени.
— Вы упомянули, что у вас скоро прием. Я правильно понимаю, что вы не закрыли прием?
— Да, в офисе. Нет, мы не столько закрыли его, сколько стали менять расписание приема, потому что мы были полностью заняты в реанимации.
Сейчас мы занимаемся телемедициной, с некоторыми больными разговариваем через компьютеры или по телефону. Консультации не прекращались все это время, но сейчас стало больше больных, которые хотят прийти в офис. У нас с понедельника полный прием, что довольно неожиданно.
— Регина, что лично вам помогает выдержать нагрузку, справиться с изменившимися обстоятельствами?
— Музыка. Читать довольно трудно. Я думала, что по выходным буду читать. Но голова занята совершенно другим.
Регина Франц
К счастью, моя дочь сейчас приехала из Манхэттена, она у меня дома, меня это поддерживает. Она со мной не жила последние пять лет. Ну и, соответственно, друзья, которые разбросаны по всему миру. Мы постоянно разговариваем.
— Под занавес я все время задаю один и тот же вопрос всем гостям — что будет первым, что вы сделаете, когда эпидемия закончится и мы вернемся к обычной жизни?
— Подстригусь.
У меня совершенно гениальный парикмахер в Манхэттене, с которым мы периодически общаемся. Сделаю стрижку (смеется). А после этого поеду в Израиль и в Италию, у меня там живут друзья.
