Юлия Немчинова с мужем и двумя дочерями живет в Белгороде уже 8 лет. Сама она из Харькова. Там остался отец мужа. Переезжать он не хотел.
В феврале этого года свекор Юли сильно заболел. Ее муж поехал в Харьков 18 февраля. 25 февраля его отец умер. Социальные службы не работали. Получить заключение о смерти оказалось невозможно. Найти кого-то, кто бы помог выкопать могилу — тоже. Сын пытался отыскать людей, которые работали в городском крематории.
Связи быстро не стало. Юля не могла дозвониться до мужа. Она ничего не знала о нем. А он через знакомых искал работников крематория.
Тело отца две недели просто лежало в доме. Без справки о смерти его отказывались принять в крематории. Мужу Юлии сказали, в бомбоубежище какого района, возможно, находится врач, который может выдать справку о смерти. Его пришлось долго уговаривать выйти из подвала и засвидетельствовать смерть. Потом тело отца согласился забрать крематорий.
Урну с прахом муж Юли закапывал сам. Но из Харькова выехать возможности не было, он жил в доме отца.
— Я не могла есть, спать, заниматься детьми от ужаса и неизвестности, — говорит Юля, — через месяц я поняла, что схожу с ума и мне нужно что-то делать такое, что будет занимать все мои мысли.
Юля начала помогать беженцам, прибывающим из Харьковской области. Вокруг нее собрались волонтеры. Они создали волонтерское движение «Путь в будущее».
— Я думала, что если здесь я помогаю тем, кому удалось бежать из-под бомбежек, там в Харькове кто-то поможет моему мужу.
Беженцы делились с Юлей записями своих историй.
Вот они.
«Дома нет надежного места»
Юля В.
Мы приехали в Белгород из Донецкой области, Марьинского района (сейчас — Покровский район). Жили в селе на линии разграничения.
В начале февраля у меня родился сын. Когда по телевизору услышали о начале спецоперации, удивились сильно, не ожидали, что так резко все начнется.
В марте месяце, пока можно было поехать в ближайший безопасный город и пока платили зарплату мужу, ездили покупали лекарства, памперсы, продукты питания. Старались затариться как можно больше, так как была полнейшая неизвестность, что будет дальше.
Фото: Сергей Логвин
Врач до начала спецоперации приезжал к ребенку из соседнего села два раза в неделю. С марта никто уже не приезжал. Там сильно стреляли. Ребенка после выписки из роддома педиатр видел только два раза.
В начале мая стали обстреливать наше село. Закрылся единственный магазин, где можно было купить хлеб и колбасу (цены на все продукты поднялись в три раза, на некоторые — и больше). У нас во дворе упало два снаряда, выпали окна. Прятались с детьми в комнате без окон, на полу, бывало, приходилось там спать. Осколками побило машину. У соседей прямое попадание в дом…
11 мая снаряд упал у соседей возле двери в подвал, в тот момент я поняла, что нет надежного места у нас дома, где бы дети и мы могли быть в безопасности.
Когда в твоих руках жизнь детей, на все готов для их защиты.
С вечера собрали вещи, 12 мая в 7:30 начался ужасный обстрел, около часа непрерывно стреляли по селу. Мы только документы успели кинуть в машину. Пока мы выезжали — и перед нами, и сзади — взрывались снаряды. Это был кошмар просто! Всю дорогу у меня на руках, на маленькой подушке спал 4-месячный сын, рядом сидела маленькая дочь.
Два дня ночевали у родственников мужа в Днепропетровске, 15 мая приехали в Запорожье, там был так называемый «зеленый коридор», простояли с 5 утра до 17:00, никого не выпустили, вернулись в город.
16 мая приехали опять, около 12:00 начали пропускать машины. Ночевали в серой зоне между блокпостами. Вечером и ночью были обстрелы села возле трассы, где стояли сотни машин в очереди.
И вот свершилось чудо, наконец-то 18 мая мы приехали в Мелитополь, оттуда на таможню в Джанкой. 21 мая в 9:00 мы выехали из Крыма в Брянскую область и ровно через сутки приехали в место назначения.
Недели две после того, как выехали из Украины, мы дрожали от громких звуков, ребенок до сих пор вспоминает, как там было страшно. Дочь все начинала со слов «когда закончится [спецоперация]…» Вспоминаю это все, и слезы на глазах.
Украинские беженцы в ПВР в Ростовской области. Март 2022 г. Фото: Наталия Нехлебова
Никому, никому в жизни не пожелаю все это пережить — страшные обстрелы, недели без света и воды с маленьким ребенком на руках, экономию продуктов. В селе остались родители мужа, связываемся с ними через соцсети, каждый день в одно и то же время. Вы понимаете, что происходит внутри, когда они не выходят на связь? Очень сложно и больно оставлять свой дом, своих родных! Потребуется еще много времени, чтобы это все забыть, хотя такое не забывается.
Хорошо, что дети еще маленькие и полностью не понимают, что произошло. Постараемся обеспечить им хорошее детство, а в дальнейшем — жизнь! Все это сложно морально и психологически, мозг сам пытается это все вычеркнуть из памяти, но увы…
«В съемной квартире я сразу спросила, где подвал»
Евгения
…Мы из маленького неприметного города Рубежное, который в Луганской области. Моя семья состояла из мужа, новорожденного малыша, первоклассника, попугая и кота, а еще — огромного количества друзей и родственников. Мы жили тихой, распланированной жизнью. Доделывали ремонт в недавно купленной квартире, мечтали о поездке на море и строили далеко идущие планы.
Все началось в обычный день. Ребенок собирался в школу, муж на работу, я бегала в заботах о малыше по дому. На тот момент ему было уже 7 месяцев.
Начали звонить друзья и говорить, что утром были слышны взрывы, я спала крепко, не слышала. Потом учительница отменила школу, муж на работу ушел. Взрывы в течение дня были слышны сильные.
После обеда началась суета… Кто-то уезжал, кто-то собирал вещи, кто-то затаривался продуктами и лекарствами. Мы никуда ехать не хотели, поэтому поддались толпе и пошли затаривать холодильник едой. Взрывы стали слышны отчетливее… Так как мы жили на 9-м этаже, предложила мужу на время перебраться к свекрови, у нее этаж ниже.
Первые дни взрывы были далековато и не особо напрягали. Мы жили слегка в испуге, но пока нормально.
В начале марта наш маленький город стал эпицентром событий. Бои переместились на территорию города. Начались попадания по жилым домам.
И, как оказалось, идея с переездом была не лучшей, так как попадали именно по нижним этажам.
Еще через несколько дней бои переместились в наш микрорайон. Дома ходили ходуном, звенели окна, ребенок старший третий день спал на полу в коридоре. Папа его научил, что за этой стеной самое безопасное место в квартире. Он не раздевался и не разувался, боялся. Я паниковала, муж успокаивал, в бомбоубежище пока не спускались…
В какой-то момент от грохота за окном у меня случилась истерика, и мы начали собираться в бомбоубежище. Там места уже не было, мы разместились в теплопункте — подвале с большим количеством труб в здании школы, в которой я работала. Подвал был очень пыльный, холодный и сырой, но в нем мне было спокойнее. Это как раз было 8 марта, мы даже немного отметили.
Обстановка была напряженная, но еще позволяла выходить из подвала и бегать за продуктами домой. Это делал муж, я больше не вылезала.
9 марта был мощный взрыв, перебили электросеть. И с этого дня больше не было ни света, ни воды. Дети сидели в темноте и холоде. Через несколько дней у малыша начались сопли, кашель и температура. За ним и старший закашлял. Так как света не было, запас продуктов протух.
Мариуполь, апрель 2022 г. Фото: Сергей Логвин
В подвале с нами была и моя свекровь. 13 марта в истерике в подвал прибежала моя мать, отец и сестра, попало в их дом. К этому моменту у них уже жили мои бабушка и дедушка, так как их квартира была уже без окон, отопления, без света. Но они не захотели идти с родителями и остались в их квартире, бабушка плохо ходит и боится не дойти, дед не захотел ее бросать. На следующий день пришли и они, так как бомбили всю ночь.
У моего деда рак поджелудочной. Он остался без лекарств, ему становилось все хуже, дети простужены, фонарики еле работают, батареек нет. Очень хотелось выбраться.
Спустя еще несколько дней бои отошли от нашего микрорайона. К этому моменту почти половина города была снесена, жилых домов становилось все меньше, людей тоже. Погибших хоронили прямо во дворах. В убежища люди прибегали после каждого обстрела.
19 марта к нам в убежище приехала гуманитарка из Луганска… В подвал спустилась девушка и услышала кашель моего ребенка. Спросила, чей он, предложила забрать меня в больницу Луганска. Вариантов не было, жизнь детей важнее. Вот так я впервые рассталась с семьей.
Ночью позвонил муж и сказал, что их тоже эвакуировали в Луганск. Всех расселили в общагу. Месяц я лежала с детьми в больнице, у мелкого бронхит, у старшего воспаление. Муж пытался заработать.
После выписки мы приняли решение строить жизнь заново и оказались в Белгороде. С нами поехала моя сестра. Мои родители, бабушка и дедушка остались жить в Луганске. Дедушке там оказывают помощь в онкодиспансере.
Очень сложно для меня принять то, что у меня больше нет ничего своего. У нас нет даже пары кроссовок.
Ужасно больно смотреть на ребенка, который не понимает, что мы не можем пока себе позволить то, что у него раньше было. Он молчит и терпит, мама ведь говорит — все наладится.
Кстати, дети до сих пор боятся стука, грома, самолета, да я и сама боюсь. У моего организма интересная особенность — от страха холодеют ноги. И очень дико смотреть на людей — в парке, например. Когда в Белгороде слышится взрыв, никто не обращает на это внимания, а я замираю и сгребаю в кучу детей. Муж говорит: «Это пройдет». Первым делом, когда мы приехали в съемную квартиру, я спросила, где здесь подвал.
Очень сложно просить помощи. Я не привыкла этого делать. Но без нее сейчас никак, заработка мужа хватает только на съем жилья. Работу поприличнее можно найти, только имея гражданство. Денежные запасы потрачены на пошлины, переводы, заявления. Поэтому спасибо, что есть люди, которые помогают.
«Папа не поверил»
Ната
Примерно в 4 утра прогремел страшный взрыв, за окном была яркая вспышка! Так как с 2014 года мы знакомы с обстрелами, я сразу поняла, что это [спецоперация], а не просто обстрел. Сразу потащила ребенка с кровати в подвал. Начала искать новости в интернете, и ясно было, что это не только в Мариуполе.
Через пару часов начали стрелять громко. Приехала сестра с ребенком, мы бегали то в подвал, то из подвала, начался сильный обстрел.
Мариуполь, апрель 2022 г. Фото: Сергей Логвин
Позвонили папе, он поднял трубку и сказал, что «грады» упали рядом с ним, горит несколько машин, он едет домой. Потом приехал муж сестры, сказал быстро собираться и ехать ближе к центру, в отель.
Кроме одежды и документов, почти ничего не брали, думали, что это на несколько дней. Приехали в отель, пару дней жили более-менее. В центре обстрелов не было. Слышны были только обстрелы на левом берегу, откуда мы приехали. Запасов еды у нас было мало, в отеле кухня не работала.
Обстрелы начались вокруг всего города, постепенно круг сужался, все двигалось к центру. В интернете писали, что Мариуполь в кольце и началась блокада города. Мы тогда мало понимали, что это.
2 марта отключили свет, пропала связь. Потом не стало воды, газ тоже выключили через пару дней. Воду носили из колодцев, которые оказались недалеко от нас, в отеле был мангал во дворе, и жильцы начали палить старую мебель, по очереди греть воду, что-то готовить из еды.
Начались морозы -10, возможности согреться почти не было. Сестре удалось сходить в супермаркет, единственный работающий, купить какую-то еду, в основном для детей.
А потом начался настоящий ад. Обстрелы со всех сторон, от этих звуков мы начали сходить с ума, все понимали, что мы в ловушке, нас никто не спасет.
Мы почти не спали, в номерах было опасно, находились, в основном, в коридорах, просто сидели на матрасе. Мороз и холод был такой, что три куртки не помогали. Пять дней из-за обстрелов нашего района мы даже не могли набрать и подогреть воды, еды тоже почти не было.
Примерно 15 марта начался обстрел нашей улицы, несколько снарядов упало под отель, вылетели стекла в номерах, я еле успела вытолкнуть ребенка из комнаты, все засыпало стеклом и горячими осколками от снарядов. На улице горели дома. Люди, находящиеся в отеле, теряли сознание от страха.
16 марта в нашем районе стало тише. Все сместилось уже ближе к самому центру, начали ходить слухи, что можно выезжать.
Выхода уже не было — голод, холод, антисанитария жуткая, у моего ребенка поднялась температура до 39, больше ждать было нечего. Да и за отель мы платили каждый день, даже когда там уже не было стекол. Мы ехали по городу, и это было так страшно — многоэтажки сгоревшие, кучи мусора, все в осколках, все провода оборваны, проехать было не так просто. Потом увидели несколько машин, которые ищут выезд, и за ними выехали на блокпосты, где выпускали из города.
На блокпосту была очередь, мы начали ждать и продвигаться понемногу. Рядом стояли расстрелянные машины, прямо с мертвыми людьми внутри и лужами крови вокруг. На обочинах лежали тела, накрытые тряпками.
Беженцы из Мариуполя. ПВР в Таганроге, март 2022 г. Фото: Наталия Нехлебова
Выпустили без проблем, только проверили багажник. Так как у нас было мало бензина, до русской таможни мы не могли доехать. Заехали в село к родителям нашего знакомого, и там, наконец, впервые за много дней дети увидели хлеб. Это была такая радость для всех! Нас приютили, накормили, бензин удалось достать только через неделю, потом мы уехали.
В Таганроге опять только отель, квартиру найти не удалось, оформили помощь по 10 тысяч рублей, но так до сих пор ее и не получили. Документы оказалось сделать практически нереально, хотели снять дом, но нас обманули, пришлось уезжать в Белгород. Сестра осталась в Таганроге с семьей.
В Белгороде устроились более-менее, но с документами ничего не получается. Везде хотят денег, которых у нас после такого путешествия просто не осталось.
Дом наш в Мариуполе сильно пострадал, прилетело несколько снарядов, один в мою комнату, остальные по двору, нет окон, половина построек разрушена.
«Девять дней мы прожили в подвале»
Ирина
…Жили в достатке, всего хватало. У нас трое детей. Они радовались жизни и нас радовали.
И тут — 24 февраля. Звонит будильник, надо собираться на работу. <…>
Не прошло и минуты, как во всех стоящих машинах во дворе начали сигналки срабатывать. И тут муж как закричит: «Это [спецоперация]... Буди детей и собирай документы».
Дети перепуганные, не понимают, в чем дело.
Я позвонила свекрови, которая жила в соседнем дворе. Она, собрав все документы, прибежала к нам. И все сидим и думаем, что делать дальше, куда бежать. Когда все поутихло, начали люди садиться в машины и ехать в непонятном направлении. Но мы побоялись.
В подъезде осталось четыре семьи. Мы все вместе открыли подвал, стали смотреть, где нам прятаться. Подвал оказался не таким уж и страшным, как нам казалось. Вынесли туда стулья, взяли документы, воду, еду и провели удлинителями свет. Через час мы увидели, как те, кто уехал, вернулись. Сказали, что из города военные никого не выпускают. Так мы пережили первый день и ночь.
Наутро поняли, что на стульях больше не выдержим. Начали думать, как там спать. Парень, живший на первом этаже, как раз купил себе для ремонта поддон гипсокартона. Он его весь снес в подвал, чтобы люди могли постелить себе спальное место. Мы принесли матрас с кровати, одежду. Рано утром просыпались и бежали в квартиру готовить еду, так как с 8 утра начинались обстрелы. И так жили девять дней.
И вот 5 марта мне звонят мама, брат и говорят, что дали военные коридор на выезд из города. Узнали мы это в начале второго дня, а коридор открыт на три. Взяли документы и немного еды, вышли из подвала, сели в машину и уехали.
Беженцы из Донеца. ПВР в Ростовской области, март 2022 г. Фото: Наталия Нехлебова
Доехали к моим родителям, за Волчанск.
Света не было с 7 апреля. В конце апреля младший ребенок заболел, нагнало флюс, щека свисает, температура 39. Мы его в машину, и в Волчанск. А там поликлиника не работает, стоматолога нет, так как света нет, мы бегом в больницу, там нам дали адрес дежурного врача, поехали к нему домой. Забрали его и поехали в поликлинику, зуб удаляли 5-летнему ребенку без обезболивающего (врач побоялась делать укол). Выписала лекарства, их с горем пополам еле нашли, так как аптеки все пустые. Спустя неделю опухоль со щеки спала, все прошло.
Через две недели все повторилось, только с другим зубом. В Волчанск уже ехать было страшно, так как обстрелы близко были к городу. Но что делать?
В ночь с 4 на 5 мая было всем не до сна, взрывы были очень близко. Этой же ночью мы и решили утром уезжать, пока не поздно. Так мы 5 мая и приехали в Белгород.
«Сын родился и провел первые сутки в подвале»
Юля
Боевые действия начались, когда я была на девятом месяце беременности. Она проходила тяжело, почти все время я была в больнице под капельницами.
И 24 февраля я тоже была в больнице, проснулась от шума, не сразу поняла, что обстрелы. Сразу позвонила мужу, он говорит: «Началась [спецоперация]». Слезы сами катились градом.
Врач в это утро на обход пришел рано, мы с ним решили, насколько возможно будем «тянуть» хотя бы до 38-й недели беременности. Намечалось кесарево сечение. Каждую ночь я ложилась одетая спать, чтобы потом можно было быстро спуститься в подвал.
Был комендантский час, запрещали включать свет. Когда стемнеет, медсестры зажигали свечи и фонари. А дома были муж и дочка 13 лет, за которых болела душа.
Начался хаос в магазинах и аптеках. Огромные очереди, люди гребли все, потому что поставок больше не было. Многие выезжали с города, и, к сожалению, медперсонал тоже покидал больницу, очень было страшно. Сирена выла постоянно.
Спасибо врачам и Господу Богу, 10 марта в 11:15 мне сделали плановое кесарево сечение, и я родила мальчика. Муж был со мной, ухаживал за мной и нашим сыном.
Первые сутки жизни моего сыночка мы провели в подвале, было сыро, холодно и больно. В роддоме мы пробыли пять дней, окна и двери ходили ходуном. Мы выходили из подвала в палату, чтобы погреться.
После того, как усилились обстрелы, у мужа не выдержали нервы, он решил выезжать, пока это возможно. Я плакала, говорила, что не хочу. Как же мы бросим наш дом? Куда с новорожденным сыночком?
Я собрала все вещи, что были с нами в палате. Одела сына в красивые вещи для выписки, что так долго выбирала. Выписки никакой не было, мы просто выбежали из роддома в машину. По пути мы заехали к моей маме за дочкой.
Ехали двое суток к границе, боли не чувствовала, был один страх и много вопросов. Почему? За что? Нашего новорожденного сыночка мы везем не в обустроенный дом, а в неизвестность.
И так мы уже в России несколько месяцев. Верно девочки здесь говорят, что приходится попрошайничать, выбора больше пока нет. Долгожданных десяти тысяч рублей, что получили, уже нет, почти все потрачены на оформление документов.
Хочу пожелать всем все-таки вернуться домой. Где будет мир и спокойствие, где можно без страха растить детей. Снова почувствовать радость жизни.
«Радуюсь, как ребенок, воде и интернету»
Девочка из Мариуполя
Не знаю, хорошая ли затея написать свою историю, но, мне кажется, просто нужно выговориться.
Мне 14 лет. Все началось как и у всех. 24 февраля в половине второго ночи я услышала первые взрывы. Где-то далеко и тихо, но это было пугающе. В половину четвертого все повторилось, но стало еще громче. А в половину пятого прилетело где-то очень рядом. Тогда впервые у нас задрожали стекла.
Мариуполь, апрель 2022 г. Фото: Сергей Логвин
В эту ночь мы вообще не спали. Я жила в своем доме, но подвала там не было. Все следующие дни мы все спали в одной комнате. К нам пришли родственники матери, и нас стало семь.
2 марта в 5 утра в наш дом прилетела мина. Стекла выбило. Моментально стало холодно. Всей семьей мы побежали к родителям отца, взяв только самое необходимое. В их доме был подвал и окна. И вот нас стало девять. Каждый день, начиная с 4 ночи и до 9 утра, мы сидели в подвале. Потом выходили готовить еду.
Я со своей семьей спала в комнате с четырьмя окнами. Это было очень страшно. Мы просыпались от каждого шороха.
С 17 марта все ухудшилось. Мама с тетей ушли за вещами в дом их родителей и не возвращались слишком долго. В это же время отец и его мать ушли за водой.
У одного мужчины была скважина, и он давал воду бесплатно. А ее катастрофически не хватало. Нужно было стоять 14 часов в очереди на морозе –10 градусов.
Их всех не было до 16 часов, хотя ушли в 7 утра. Я думала, что они не вернутся.
На следующий день в комнату, в которой мы спали, прилетела граната. Выбило одно стекло. Но это не страшно, по сравнению с 22 марта. В этот день мы с 4 утра до 4 вечера сидели в подвале. Мой микрорайон обстреливали.
В 5 вечера, когда стало тихо, мы пили чай, в наш дом прилетело. Я не знаю, что это было, но соседний дом сложился полностью. Нашему снесло крышу. Загорелся гараж.
Все, что я помню, это то, как я сидела на полу, полностью была оглушена, не слышала ровно ничего, ни крики родных, ни автоматные очереди. На мои руки капала, нет, лилась кровь. Моя кровь. У меня началась паника, слух начал возвращаться, я начала кричать о своей крови. Я не знала, что делать. Мне было жутко плохо. В конце концов моя бабушка, бывший фельдшер, начала перевязывать мне голову. У меня было осколочное ранение головы.
В момент перевязки отец начал кричать о том, что горит гараж и сейчас загорится дом. Мы все выходим через окно, а кровь еще капает. Смотрю по сторонам, а вокруг только руины. Вдали горит многоэтажка, а в метре от меня горят гараж и наша машина.
Мариуполь, апрель 2022 г. Фото: Сергей Логвин
Мы в ужасе бежим в соседний пустой дом, где собираются наши соседи. На улице раздаются автоматные очереди и взрывы. Мы забегаем в дом и ищем подвал. Бабушка делает перевязку. Я не стою на ногах, меня кладут на что-то вроде кровати, не помню что. Мы в ужасе ночуем там. Ничего не едим и на следующий день.
А еще через день умирает моя бабушка — мама отца. У нас на руках. Ее хоронят под взрывами.
В начале апреля мы выходим из подвала, просидев в нем 10 дней безвылазно. Отцу перебило нерв на правой руке. Но он все равно колол дрова и перенес из бывшего дома буржуйку. Все еще не знаю, как можно было вытащить оттуда что-то. Благодаря ей мы выжили при –10.
В апреле жизнь налаживается. Теплеет. Начинают давать гуманитарную помощь. Мы все еще находимся в Мариуполе и ждем непонятно чего. Все родственники уезжают в эвакуацию. В первых числах мая приезжают военные фельдшера и в Ляпино (село при Мариуполе) начинает принимать врач.
В Мариуполе полная разруха и нет коммуникаций. Не думайте, что если есть врач, то есть жизнь.
Мы с отцом идем в Ляпино к врачу. Идти семь километров туда и столько же обратно. Ему гипсуют руку. Меня не осмотрели, сказали, не их специальность. Мы идем к военным фельдшерам, они просят их главного, и меня отвозят в Донецк.
Сейчас я лежу на реабилитации в Донецке, больница Калинина (героиня вела дневник в мае 2022 года. — Примеч. ред.). Диагноз: закрытая черепно-мозговая травма легкой степени, сотрясение мозга и нервоз. Осколочное ранение в области лба. Честно, не помню, как называется точно, но волосы уже прикрывают. Колют лекарства. Радуюсь, как ребенок, воде и интернету.
«Маленький комочек»
Лиа
Читаю истории людей и плачу, слезы сами бегут. Эту боль и страх я буду помнить всегда.
Мариуполь. 23 февраля я как обычно приехала на работу, а 7-летний сын остался дома. Муж был в командировке в Авдеевке. Коллега так между прочим говорит: «Может, завтра взяла бы с собой сына». Я не придала ее словам значения, но какая-то тревога была, и я решила его взять с собой.
Был взрыв, и дрогнуло окно кабинета. Всем сказали идти по домам, ничего не объясняя.
Зашла в магазин и увидела жуткий ажиотаж — люди с полок гребли все, у банкоматов — очередищи. Пришла с сыном к дочке — она родила мальчика в августе 2021 года. Принесла еды в банках и свечи. Но совсем не рассчитывала, что это будет продолжаться долго.
25 февраля отпустили мужа из командировки — там тоже громыхало. Дочь предложила приехать к ним. Все мы ждали переговоров и решения конфликта дипломатическим путем и не понимали, что этому не бывать — мы ждали и верили.
Мариуполь, апрель 2022 г. Фото: Сергей Логвин
Когда выключили и свет, и газ, и воду, с этим и отопление прекратилось — все начали выходить на улицы и готовить кушать, греть воду для чая возле подъездов. По воду ходили на колодцы.
Около одного колодца жила моя одноклассница с дочкой, которой было 24 года. И когда мы в первых числах марта пришли за водой, то увидели руины и плачущую одноклассницу Наташу. Она кричала и звала дочь. От удара обвалился дом и девочку завалило — она умерла. И колодца не стало.
Погода нас тоже не щадила — был мороз и снег выпадал. В квартирах было 3–5 градусов тепла, на улице — минус 8. На окнах конденсат. Все влажное. Одетыми в постели мы не могли согреться. Но все бы ничего, а у нас маленький — 6-месячный комочек, мой внук. Мы его кутали во все, прижимали к себе, чтобы согреть своими телами.
Ужасно было его раздевать и купать на этом холоде, после того как он какал. Вы себе не представляете, как он кричал, когда мы его трогали своими холодными руками. Вода-то была теплая, но нужно же было его раздеть. Покупали. И теперь еще нужно его одеть в холодной квартире — я рыдала от безысходности.
Бомбили все сильнее. Прилетало со всех сторон. И рядом дома горели. И мы не знали, что можно ехать, что есть коридоры. Но решили убегать.
16 марта утром выезжали на пяти машинах. И весь город горел — ужасное зрелище. А в голове было только одно — бежать, бежать как можно дальше от этого всего. Мы ехали по городу и видели машины с мертвыми телами, черные дома. Мы живы каким-то чудом. Мы живы…
***
С апреля волонтеры «Пути в будущее» помогли 4,5 тысячам семей беженцев. Это почти 20 тысяч человек. Они собирают и везут им одежду, еду, детское питание.
Муж Юли смог выехать из Харькова только в июле. Он зарос бородой, надел одежду отца, хромал, шел пешком. Его пропустили как старика.
— Жизнь — это чудо, — говорит Юля, — мы помогаем тем, кто потерял свою жизнь и ее нужно начинать заново.
