Украина совершила европейский выбор, – слышу я в очередной раз. Если так, я очень рад за Украину. Более того, я уверен, что именно этот выбор однажды совершила и неоднократно подтвердила Россия, если рассматривать ее историю на дальней дистанции и не обращать особого внимания на трескотню переменчивой пропаганды.
Андрей Десницкий
Но сейчас не о пропаганде речь, а как раз о европейском выборе. Что он означает? Членство в НАТО и ЕС? Совершенно не обязательно: Швейцария ни в одну из этих организаций не входит, но никто не сомневается, что она – самая настоящая Европа. Чистоту на улицах, вежливые улыбки, высокие зарплаты, эффективную работу чиновников? Именно это в Европе и привлекает на первый взгляд, но там это есть далеко не везде, и это всё есть не только там.
Видимо, сторонники европейского выбора, прежде всего, имеют в виду некие цивилизационные особенности, культурные ориентиры. Конечно, в Ирландии не те же традиции, что в Болгарии, а Финляндия мало похожа на Португалию, но общего у них, несомненно, много. Что же именно?
В давние советские времена «невозвращенцы» из заграничных командировок произносили ключевую фразу: «я выбираю свободу». Примерно то же самое слышу я сегодня от украинских друзей, горячих сторонников евроинтеграции.
Совершенно согласен с ними, что свобода лучше несвободы, и что именно этот принцип – краеугольный камень нынешней Европы. Согласен и с тем, что любые альтернативы, которые предлагаются «европейскому выбору», настораживают именно тем, что в них недостаточно места остается для свободы человека выбирать, как ему жить и что делать. Во всех случаях предлагаются некие общеобязательные сверхценности, сверхидеи, и отвергнуть их не дозволяется ни в коем разе. Мы в такой стране жили, мне лично эта обязаловка совсем не нравилась.
Куда лучше жить в обществе, где есть свобода выбора, где каждый человек может самостоятельно устраивать свою жизнь, при условии, что он не мешает окружающим делать то же самое.
Но ведь свобода выбора – это еще не сам выбор, это лишь возможность его совершить. И мы знаем, что те же европейцы не раз ошибались в своем выборе. Классический пример – Гитлер, который пришел к власти в результате формально законных выборов. Впрочем, первое, что он сделал – именно что лишил Германию свободы выбора, и именно по этой причине из крикливого демагога стал кровавым диктатором. У германских избирателей было право на ошибку, но вот на что они не имели права – так это дать сегодняшнему победителю немедленно переписать правила игры.
Чуть ли не вся история Европы – это как раз поиски баланса и компромисса между самыми разными общественными слоями, нациями, идеями. Споры о процедурах, которые на первый взгляд выглядят мелочными и глупыми. Дебаты продолжаются и по сю пору, и что действительно есть в Европе хорошего – так это твердая решимость европейцев решать споры за столом переговоров, а не на полях сражений. Впрочем, не удивительно: именно в Европе начались обе мировые войны, именно Европе они принесли больше всего смертей и страданий.
И все-таки это не отменяет ключевого вопроса: какой именно выбор совершу лично я, как распоряжусь этой своей свободой? За какую я Европу? Условно говоря, за ту, на площадях которой стоят кафедральные соборы – или за ту, где на тех же площадях проходят гей-парады? Или еще за какую-нибудь, ведь у Европы много лиц?
Площади одни, но разные люди, разные идеи, и я бы даже сказал – разные Европы выступают за одно и за другое, и поиск баланса и компромисса по-прежнему мучителен, как и века назад, когда дрались на этих самых площадях саксы с норманами, или гвельфы с гибеллинами, католики с гугенотами, коммунисты с нацистами…
Почти весь двадцатый век и Россия, и Украина провели за коммунистическим железным занавесом, и теперь есть у них искушение вернуться в ту самую Европу, которую они пропустили: в Европу тридцатых, с ее жесткими националистическими режимами и воинственной риторикой. В Европу, где самый важный вопрос – кому принадлежат Эльзас, Тироль или Данциг-Гданьск, где права нации получают приоритет над правами человека, а война выглядит самым естественным способом эти права осуществить.
Это ведь тоже был европейский выбор – но Европа этим выбором мучительно переболела и отказалась от него ради иных ценностей и идей.
Какую Европу выбираем лично мы? И готовы ли мы терпеть выбор других, не совпадающий с нашим? И как мы будем строить с ними дискуссию – с помощью пуль и снарядов, или с помощью аргументов и компромиссов?
Вот какими вопросами, полагаю, стоит задаться тем, кто говорит о европейском выборе для своей страны. Ведь сколько ни говори «халва», простите, «Европа», жизнь твоя от повторения этого слова не станет ни слаще, ни европеистей.
