Когда в Пасхальную ночь берешь такси и едешь по ночному городу на самое главное в году богослужение, предчувствие трепетной радости охватывает уже, когда садишься в машину. Нет, даже еще раньше, начиная с самого утра Великой Субботы, такой величественной и тихой, когда, кажется, вся природа, и деревья с первыми весенними листьями, и птицы, и сам воздух замерли в ожидании грядущего События…
Ты готовишься к причастию и вычитываешь положенные молитвы, желая во что бы то ни стало причаститься в эту пасхальную ночь. Это такая радость и такое счастье, о котором трудно рассказать вот так, в двух словах. Ощущение, словно Бог дал тебе в этот момент все, что тебе нужно, всю полноту твоей жизни. И ничего другого тебе на этом фоне уже просто не нужно. Такой вот забавный получился каламбур… Или, может, конечно, нужно, но не сильно. По крайней мере, уж точно не сейчас…
Ты едешь — и чувство вины перед Богом испытываешь острее, чем в другие дни. Потому что знаешь, что и в этот пост ты сделал далеко не все, что планировал и что в принципе мог бы сделать со своей душой. И это знание с одной стороны тяготит твою совесть, с другой – смиряет, наполняя сердце раскаянием и ощущением собственной немощи, духовной и физической. Хотя не всегда на самом деле немощи. Иногда – просто невнимательности, расхлябанности, неспособности к продолжительному духовному усилию. Непоследовательности в своих обещаниях и намерениях, отсутствии цельности. Да много чем еще, из-за чего ты предаешь себя и Бога каждый раз, снова и снова, откладывая свой самый аскетичный пост на потом при полном отсутствии гарантий, что это «потом» у тебя обязательно будет.
А Он снова прощает и все равно дает тебе эту радость почувствовать.
Опять незаслуженно, опять авансом…
И вот ты едешь вся такая в платочке, и таксист на тебя посматривает: «Что, в церковь, на службу едете?» «На службу». «И что, прямо всю ночь будете стоять?» «Ну, в общем да». «Что, прямо такая верующая?» — спросит он недоверчиво, и в воздухе повиснет какая-то неловкость. А ты смотришь в окно на проплывающие мимо фонари, на опустевшие улицы и не знаешь, как ответить на этот вопрос. «Прямо такая» — это какая? И что с чем сравнивать? Вот святые отцы — они действительно были «прямо такие». Их вера не расходилась с их делами, с поведением в каждой конкретной ситуации, их образом жизни. В отличие от дел, поведения и жизни твоей… Но ты опускаешь все эти ненужные и неприличествующие моменту подробности своих внутренних порывов и метаний и, решив просто и без обиняков засвидетельствовать свою веру, уверенно отвечаешь: «Да. Прямо такая…»
Ты подъезжаешь к храму, а там уже по-праздничному многолюдно. Люди суетятся, покупают красные свечки, готовясь к Крестному ходу. И вот наступает момент, когда все, кто пришел в церковь, выходят на улицу и, тихонько переговариваясь, улыбаясь, останавливаются в ожидании. Наконец ударяет первый колокол, и из храма выходит все духовенство с иконами и хоругвями, и со словами праздничного тропаря «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити» устремляется прошествовать вокруг храма. За ними идут и все собравшиеся. «Христос Воскресе!» «Воистину воскресе!» Эти слова, такие уже знакомые, каждый раз звучат будто впервые. Люди радуются. Ветер задувает свечи, но это никого не смущает, напротив – становится поводом обратиться к кому-то незнакомому, идущему рядом с тобой, у кого свеча не потухла. Человек охотно откликается. Чувствуется удивительное единение.
Но вот наступает кульминационный и весьма забавный момент всего «мероприятия». Толпа поворачивает налево, к зданию бывшей семинарии, и через двор заходит в какое-то помещение. Оказывается, что это помещение -кафе «Баскин Роббинс», которое расположено так, что только через него и можно вокруг храма пройти. Речь идет о храме «Утоли моя печали», он окружен зданиями почти со всех сторон. Во внутреннем дворике храма есть еще небольшой жилой дом, его жильцы в домашних майках и халатах без особого уже удивления, просто в силу привычки, смотрят из своих окон, как толпа народу со свечками шествует мимо их покосившегося деревянного крыльца и исчезает в глубине кафе. Там она идет по каким-то узким коридорам, поднимается и спускается по ступенькам, и это придает Крестному ходу оттенок какой-то киношной интриги, как будто снимаешься в фильме про таинственный подземный ход или что-то в этом роде. Эта особенность архитектурного ансамбля поначалу поражает, но потом ты находишь в ней какой-то особый даже смысл и особую символику. Символика заключается в том, что вот есть реальность – она окружает всех нас в нашей обычной жизни. И в ней есть место всему тому, к чему мы так привыкли, в том числе фаст-фуду с его раскрученным международным брендом – свидетельством происходящих в нашем мире глобальных экономических и духовных процессов. И мы в этой реальности живем как бы одной своей «ногой», а точнее своим физическим организмом.
А есть реальность другая, которая не подвержена ни фаст-фуду, ни глобальным процессам, ни вообще чему бы то ни было преходящему. Просто в силу того, что реальность эта надмирна, то есть существует как бы «над миром», с его переменчивыми законами, существует по законам неизменным, вечным.
И вот когда идешь таким необычным Крестным ходом, то эти два плана реальности очень наглядно соединяются, и ты видишь, насколько важно одно и неважно другое. Или сказать менее радикально – насколько одно важнее другого. И испытываешь радость от того, что это «другое» в твоей жизни есть. Дай нам Бог всегда об этом помнить так же остро и ярко, как в Пасхальную ночь.
