Протоиерей Димитрий Струев
Долго я держался. Думаю, зачем белому попу встревать с комментариями в монашескую тему. Да и вообще, «можешь не писать – не пиши». Однако начались звоночки, побуждающие меня встрять-таки в обсуждение.
Вот первый – сообщение от знакомой молодой инокини, которая не читала бестселлер Марии Кикоть, и живет в монастыре, никоим боком не связанном с Малоярославцем:
Батюшка, благослови. После матушкиных проповедей начинается депрессия, она постоянно пытается устрашить нас адскими муками, чтобы мы лучше трудились, молились и слушались, и ни слова о Божьей любви и милосердии. Помолись о мне грешной, такое чувство, что мы здесь живём только для того, чтобы в аду не сгореть.
То есть проблемы, вскрытые публикацией – это не проблемы одного отдельно взятого монастыря или даже нескольких. Всё гораздо глобальнее.
Второй – разговор с одной монахиней, которая тоже Кикоть не читала, зато отец, который руководит ее послушанием, «исповедь» прочитал, многое переосмыслил и пришёл у нее прощения просить. Для той их беседа была неожиданным утешением после долгого периода испытаний.
И еще – четыре года назад в очерке, посвященном проблеме ухода из православия, я затрагивал и проблему духовного руководства, и тему монашеских постригов. А теперь параллельно обсуждению «Исповеди бывшей послушницы» на «Правмире» зазвучала тема «зачем нужны старцы»… Что ж, пожалуй, побегу и я – раз все побежали. Если мои частные мнения кому-то более грамотному покажутся глупостями – спишите на моё скудоумие и простите меня, грешного.
Сперва о негативных последствиях публикации. Они, конечно, есть.
Господь благословил нас жить в эпоху проверкой нас обществом на подлинность. Нас – то есть Церкви. Не только духовенства, но и всей земной составляющей православия. И общество всё увереннее выводит буквы «мене, мене, текел…». Каждое движение скальпеля, вскрывающего гнойники церковного тела, дорисовывает в чьих-то глазах эти буквы.
И вот для стороннего читателя – а ведь текст, выпорхнувший в сеть, уже не запрёшь под грифом «только для тех, кто в теме» – свидетельство Марии Кикоть будет означать либо вообще формирование представления о монашестве как о чем-то в принципе безобразном… Типа системы использования религиозного помешательства манипулирумых несчастных людей другими людьми с корыстными целями. Либо, как минимум, вывод о безнадёжности современного русского монашества – «хоть и возможен социализм, да только где-нибудь не во Франции» (Достоевский, «Зимние заметки о летних впечатлениях», гл.VI).
А я на опыте многих лет общения с монахами и монахинями Русской Церкви знаю, что это не так. И вообще, если организм болен, то как минимум это значит, что он жив.
Причём я знаю не просто о «хороших людях» среди монашествующих, а о плодах их монашеского подвига, о явных духовных дарованиях, среди которых не только чудеса и прозорливость (современного человека чудесами не удивишь – скорее насторожишь), но и подлинно христианская любовь и духовная мудрость. И когда в чьих-то глазах негативно рисуется монашество как таковое, множество светлых подвижников, настоящих христиан, оказываются оболганными. Это печально и больно.
Еще на самом деле очень жаль мать игуменью, которая «проснулась знаменитой» в результате этой публикации. По тексту Марии Кикоть, матушка и так не отличается хорошим здоровьем, а с такой неприятной известностью дай ей Бог не слечь на нервной почве совсем. Даже если и вправду в духовной практике настоятельницы обители много искривлений, хорошо бы выпрямлять их не с такой жестокостью. В деталях и интонациях повествования Марии об игуменье заметна, извините, бабская мстительность. Понятно, что наболело, но всё-таки пожалеть человека можно было бы. Хотя бы не называть прямым текстом монастырь и имя матушки, да и имена других действующих лиц поменять (об этом уже говорил владыка Панкратий). Те, кто в теме, вычислили бы, но хотя бы не столь прицельным было бы внимание общественности к конкретным людям.
«Письмо девяти игумений» написано из лучших побуждений, но это скорее медвежья услуга героям бестселлера, потому что на думающего читателя оно производит эффект, обратный задуманному. Если, размышляя над текстом Марии, поставить задачу написать отповедь от имени обрисованных ей сподвижниц матушки – какой она должна была быть, то именно такой текст и получится: в «Исповеди бывшей послушницы» ВСЁ НЕПРАВДА. Не преувеличения, не недопонимание – а сознательная ложь от начала до конца. И с явной подлой целью. И, конечно, не сама бывшая послушница до этого негодяйства додумалась, а была наущена «антицерковными и богоборческими кругами». Не хватает только догадки, что 30 сребреников ей выплатили во вражеской валюте.
Хорошо, что редакция сохранила орфографию авторов письма – весьма характерно написание слова «Матушка» с заглавной буквы. Тот самый культ личности игумении, о котом пишет Кикоть. Потому что все остальные православные, кроме духовных чад игумении Николаи, с большой буквы слово «Матушка» пишут только применительно к Богородице.
И «приезжайте, сами убедитесь» – не аргумент по той причине, что у Кикоть звучит лейтмотив: приезжающие в монастырь гости всё видят в глянце, а изнанка их взгляду недоступна.
Однако и те, кто принимает текст Кикоть за абсолютно верное и беспристрастное изложение фактов, оказываются в заблуждении. Обиженность и неизбежная в этом случае тенденциозность не могут не влиять отрицательно на достоверность изложения. И понятно возмущение о. Феодора Бородина, только скорее всё-таки Мария не лжёт – она так видит. Но, как в абсолютном большинстве конфликтных ситуаций, истина здесь лежит где-то между точками зрения сторон.
По тому же принципу я предпочитаю позицию посередине между теми, кто поддерживает Марию, и кто негодует на обнародование ею своего мемуара. Да, неприятного много. Но мне, например, чтение было на пользу – хоть о. Федор и поставил мне кол за склонность к греху осуждения. Для меня это был хороший повод подумать о своих ошибках и слабостях – как настоятеля и как духовника. Хотя у приходской общины во многом иная специфика, нежели у монастыря, но и здесь гневливость, тщеславие, властолюбие настоятеля (это я о себе), и отсутствие с его стороны примера жизни «во всяком благочестии и чистоте» для кого-то могут стать причиной сомнений, душевных кризисов, и даже – сохрани Боже – толчком для отхода от православия. Сам-то себя, любимого, я, может, и оправдаю, а вот перед Богом за души тех, для кого я послужил соблазном, отвечать придётся. И никакие ссылки на происки «антицерковных и богоборческих кругов» там, боюсь, не помогут.
Да и приведенный мной в начале эпизод из сложных взаимоотношений моих знакомых, по-христиански разрешившийся благодаря «Исповеди бывшей послушницы», говорит о том, что не только у меня эта публикация вызвала покаянные чувства, а не одно лишь осуждение персонажей.
Теперь, собственно, о монашестве.
Самое главное. Я его – главное – сейчас напишу, и меня со всех сторон закидают испорченными эмоциями и продуктами, но я всё равно напишу.
Это правило, из которого есть множество исключений, но они не отменяют правило, как чудеса Божии не отменяют законов физики, лишь проходя НАД этими законами.
Настоящее монашество возможно только в одном случае: у ног старца. Не просто по благословению старца. А именно у его ног, то есть под постоянным руководством наставника, носителя реального опыта духовной школы.
Только для того, чтобы это утверждение не столь странно звучало, надо слову «старец» вернуть первоначальный смысл, а не современный попсовый имидж в стиле фильма «Остров».
Старец – это христианин, имеющий опыт внутренней молитвы (чаще всего подразумевается молитва Иисусова), способность видеть состояние человеческой души и находить способы помогать ее возрастанию на том же пути, который прошёл он сам. При этом предвидеть будущее, юродствовать и бороться с ИНН совершенно не обязательно.
Мало того – это вовсе не обязательно священник, и не обязательно монах. Хорошо, если старец может, принимая исповедь, прочитать разрешительную молитву. Но дар молитвы и глубокий духовный опыт может иметь и женщина – как в монашестве, так и в игуменском чине, так и без того и другого.
Кстати, именно в Никольском Черноостровском монастыре в 1998 году закончила свой земной путь моя духовная мать, схимонахиня Антония (Кавешникова), воспитанница преподобных Кукши Одесского и Амфилохия Почаевского (отец Амфилохий постригал ее в иночество). Последние месяцы ее жизни были омрачены весьма сложным отношением к ней монастырского начальства, она незадолго до смерти продиктовала совершенно отчаянное письмо об этом моему духовнику… Впрочем, не будем ворошить – матушка в Царстве Небесном давно всех простила.
Без сталкера путь по пространству духовной реальности чреват серьезными опасностями – впрочем, я когда-то об этом писал, да и кто только ни писал об этом.
Причем настоящий монах даже когда сам будет иметь духовных чад, всё равно будет стремиться оказать послушание кому-то духовно старшему, если таковой будет обретаться. Поскольку восхождение по пути смирения и любви не имеет потолка.
И тут самый сложный вопрос – где ж их, этих старцев, взять, и как отличить настоящих от тех, без чьего руководства лучше обойтись.
Простите, я снова, кажется, сейчас кого-то расстрою… Но на вопрос, где искать старцев, мой главный ответ – не в гугле и не в яндексе.
Потому что в отношении тех замечательных людей, которые прославляются в качестве старцев в медиа-пространстве (и упоминаются в тексте Марии Кикоть), у меня слишком много недоумений. Один несколько лет назад перед президентскими выборами зачитывает перед камерой бумажку с политической агиткой под девизом «не надо раскачивать лодку», а теперь освящает памятник государю Ивану IV. Другой гиперпопулярный батюшка снимается в главной роли в документальном фильме «Старец», причем в фильме его духовная дочь – целительница (числившаяся «духовной дочерью» Ванги, пока та не померла) в его же келье занимается экстрасенсорным лечением своего сына, и хозяин кельи, сидя в кресле в схиме, невозмутимо на это взирает… Потом он же благословляет духовного сына, отрекшегося от мира в монашеском постриге, и обручившегося с Престолом в иерейской хиротонии, входить в образ поп-звезды центрального телеканала…
Наверное, это всё хорошо и правильно, раз всякие уважаемые люди благосклонно к этому относятся, но я, в силу своей духовной немощи, не вмещаю ни монашеского подвига с микрофоном на большой сцене, ни «преемства» руководства экстрасенса от бабы Ванги к монастырскому духовнику без отрыва от целительской практики, ни политической активности некоторых афонских подвижников.
Что же остаётся взыскующим монашества? Молиться, чтобы Господь послал руководителя с традиционным пониманием монашества, а не с современным – «продвинутым». И кажется мне, что больше шансов найти таковых в небольших монастырях, не раскрутившихся в медиа-пространстве.
Был один батюшка святой жизни, постриженный в схиму Глинскими преподобными отцами. Незадолго до смерти он указал своему келейнику на одну матушку и сказал «вот это – настоящая старица». Она жива сейчас, наставляет сестёр в не скажу каком монастыре. Ее необыкновенным духовным дарованиям и я свидетель. Но когда я привожу кого-нибудь с собой в ту обитель, и стучусь к матушке – та ворчит «отец Димитрий! Ну что ты ко мне людей возишь! Нет у меня благословения никого принимать под окормление». «Матушка, да мы просто навестить тебя приехали, соскучились» – «а, ну раз просто навестить, тогда ладно». Пусть она и не скажет чего-то особенного, но хоть благословит спутников моих, помолится – у тех и сдвигается жизненный вектор в нужную сторону. А иной раз и скажет что-то такое, что от меня бы они не услышали, а услышали бы – не восприняли.
Я верю, что не одна она такая на всю Россию. Даже не верю, а знаю. Но к тем, кого я знаю, не выстраиваются очереди, о них не пишут в соцсетях, их оберегает Господь от смрада человеческой славы. Однако кому-то Господь благословил идти монашеским путём под их руководством. И я верю, что тем, кто от сердца будет просить Его о даровании наставника, Господь укажет незаметную тропку. Только надо быть готовым не кидаться на первого встречного в уверенности, что именно его Господь послал. Теперь нам проще не влипнуть – есть духовная литература, есть опыт предшествующих лет, в коем множество чужих ошибок – истоптанные кем-то грабли… В том числе и отрицательный опыт Марии Кикоть.
Исключения из правила о необходимости преемства – это те подвижники, которые, не имея соответствующих их уровню наставников, основывали новые школы. Антоний Великий, Сергий Радонежский, Паисий Величковский… Но не стоит кому-то из взыскующих монашества в наше время претендовать на следующее место в этом ряду для своего имени.
И еще одно правило, из которого также могут быть исключения, что также не является поводом это правило игнорировать. Захотелось стать академиком – а закончил ли ты среднюю школу? Многие отмечали, что Мария Кикоть оказалась послушницей, не только не поняв смысла монашества, но и к серьезному воцерковлению не придя. Интересно, а почему это стало понятно только по написанию ей «исповеди», но было сокрыто и от благословлявших ее в монастырь «прозорливых старцев», и от принявшей ее на послушание многоопытной игуменьи?
Для того, чтобы созреть до выбора монашеского пути, необходимо немалый путь пройти в миру. Причём важно, чтобы уже в миру это был путь под духовным руководством, чтобы опыт послушания наставнику – пусть иного уровня, нежели в монастыре, но хотя бы на начальном этапе – формировался у потенциального монаха в его бытность прихожанином.
И вот когда церковная жизнь прихожанина не один год налажена стабильно, и духовные проблемы, если они были, более или менее решены, при этом нет ни семьи, ни потребности в ней, зато есть потребность в более насыщенной духовной жизни, нежели получается в миру – вот тогда есть смысл просить совета наставника о выборе монастыря.
И снова тот же вопрос – где ж их взять, наставников. С этим проще, потому что духовник в миру – это необязательно старец. Хотя не каждый священник соглашается быть чьим-либо духовным отцом, а из тех, кто соглашается, не каждый на самом деле способен понести эту ответственность.
Правда, часто возникает путаница между понятиями «духовник» и «духовный отец». Почти синонимы, да. Однако духовник – это просто священник, которому ты регулярно исповедуешься, и с которым советуешься по каким-то несложным вопросам. Чаще всего какой батюшка есть поблизости, тот и духовник – особенно в сельском приходе. Брать его «в долю» ответственности за собственную жизнь не стоит. Духовный отец – это тот, кто готов вместе с тобой отвечать перед Богом за твой путь. Пусть в миру мы не даем обета послушания, аналогичного монашескому, тем не менее даже в миру духовный отец – это не просто совещательный орган.
Год назад в Псковских Печорах я рассказывал архимандриту Адриану (Кирсанову), что некоторые люди пытались именовать меня духовным отцом, но я и к концу второго десятка лет священства не чувствую в себе опыта, который позволил бы мне взять на себя такую ответственность. И отец Адриан подтвердил: «да, тебе еще рано». Это я к тому, что рассуждать-то о духовном руководстве я могу, но это не значит, что я и есть тот самый наставник, который сейчас возьмет и научит всех духовной жизни на практике.
С архимандритом Адрианом (Кирсановым)
Научить можно только тому, что умеешь сам – Капитан Очевидность не даст соврать. Не сможет научить кого-либо подлинному христианскому смирению тот, кто сам в школе смирения не сдал экзамен. Человек, не стяжавший кротости, может долго топтать достоинство подчинённых, но растоптанное достоинство и евангельская кротость – это разные вещи.
Кстати, есть верный способ определить, права ли Мария Кикоть в оценке игуменьи Николаи или же наговаривает на матушку. Если матушка (помоги ей Господь!) с кротостью переносит искушения, вызванные обнародованием мемуаров Марии, и молится с болью в сердце и о запутавшейся душе беглянки, и о всех, кого могло соблазнить обсуждение публикации – значит, и вправду бывшая послушница возвела напраслину на духовную мать. А если вдруг матушка игуменья звонит или пишет начальствующим с требованиями наказать тех, кто положительно отзывается об «исповеди бывшей послушницы» – стало быть, мы имеем дело с явлением, которое на языке православной аскетики именуется словом прелесть.
Много уже было сказано о том, что, по-хорошему, в монастыре братия должна выбирать и духовника, и игумена. Подпишусь под этим. Сложность современного российского монашества в том, что монастыри в абсолютном большинстве восстанавливаются из руин, либо строятся заново. Понятно, что приоритет в назначении руководителей отводится деловым качествам кандидатов. Надо найти средства (= подход к потенциальным спонсорам), организовать строительные работы… Встречаются удивительные батюшки и матушки, у которых эти качества сочетаются с опытом молитвы и пастырским милосердием. Были бы все игумены и игуменьи такие – расцвел бы на наших глазах золотой век русского монашества.
Еще хороший вариант – когда у начальника хватает смирения доверить духовное руководство братии (или сестер) кому-то более опытному, ограничиваясь осознанием своей важной роли во внешнем созидании. Но совсем плохо, когда начальник искренне верит в то, что с назначением его административную должность на него автоматически нисходит в виде огненных языков благодать старчества. Именно от таких игуменов и игумений, как сказал владыка Панкратий, бежать надо.
А к кому бежать? Хорошо бы искать не просто хороших человеческих качеств в игуменьях и духовниках. Хорошо бы найти учеников тех подвижников, которые сохранили преемство старых духовных школ монашества – Глинских, Почаевских, Валаамских, Псково-Печорских отцов… Их немного, но они есть – и те, кто застал духовных чад настоящих Оптинских старцев, или учеников Ионы Киевского, кто помнит отца Кукшу Величко, отца Севастиана Фомина, отца Симеона Желнина. И не просто помнит, а несет на себе хотя бы отсвет их любви, след их молитвы.
Хочется верить, что ростки настоящего монашества всё-таки пробьют и асафальт скепсиса современного общества, и парадную штукатурку тех обителей, где строительство стен оказалось важнее строительства душ.
И еще хочется Пасхи! Есть прекрасная книга Майи Александровны Кучерской – «Современный патерик». Там – где-то в ласковом свете, где-то в ироничной, а то и в гротескной форме – показан калейдоскоп современной церковной жизни: и утешения Божии, посылаемые через подвижников, и духовные болезни человеческие. Причем болезней явлено изрядно больше, но я бы не стал пенять за это на Майю Александровну. В финале книги все ее герои – и святые, и немощные – оказываются объединены празднованием Пасхи Христовой. Вот бы радость воскресения Господа коснулась бывшей послушницы так, чтобы она пусть и не в монашеской обители, но в любом другом месте пребывала в любви Христовой. И чтобы этим пасхальным лучом Господь даровал всем участникам этой истории взаимное прощение и мир. Дорогие мои! Христос Воскресе!
