«Мы сами в шоке от этих цен». Руководитель частной скорой в Санкт-Петербурге — о работе в ковид
— На Ленэкспо оборудовали 295 коек, из них 15 реанимационных с аппаратами ИВЛ. Туда уже выстроилась очередь из скорых. Вопрос: если из 295 коек всего 15 с ИВЛ, то что происходит на остальных? Это же как дома лежать?
— Не совсем. Примерно 50–70% пациентов, находящихся в стационаре, теперь используют не ИВЛ, а кислородную поддержку. В больнице должна быть кислородная станция, и в каждой палате, у каждой койки — возможность получать кислород. Иначе это бессмыслица какая-то.
Плюс все пациенты проходят «сито» приемного отделения, КТ и ПЦР. По идее, надо брать только самых тяжелых, с обширными поражениями легких, но для этого здорово было бы провести рекламную кампанию и объяснить людям, что такое кислородные концентраторы. Они ведь у нас отсутствуют как класс — люди просто не знают, что их можно недорого взять в аренду или даже купить. Тогда количество мест в больницах могло бы еще сократиться, потому что больные условной «средней» тяжести лежали бы дома.
Но такое и в голову не приходит никому. Нужен кислород — госпитализируйся.
— Только ради кислорода?
— Ну и ради динамического наблюдения, потому что коронавирус коварен, и он за день может превратить легкого больного в среднего, а там и в тяжелого.
Но и динамическое наблюдение можно было бы проводить дома, если бы у нас была хорошо поставлена амбулаторная служба. Но врачей не хватает. Люди подолгу лежат в больницах еще и потому, что страшно их отпускать.
Весной бывало, что приезжали, дышали кислородом, им становилось лучше, и они говорили: «Ну, все, спасибо, я пошел». Выходили — и через два часа по скорой их привозили снова.
Поэтому динамическое наблюдение — за кровью, за дыханием, за электрокардиограммой, за легкими с помощью КТ (где оно есть) — надо осуществлять в больнице. Это оправданно.
Весной перепрофилировали 26 больниц, а сейчас всего 16
— Если смотреть на питерский график по статистике заболеваемости, то получается «пила». Выздоровели-заболели, выздоровели-заболели, причем заболевает в два раза больше, чем выздоравливает. Питер — это столица коронавируса в России?
— Мне трудно прокомментировать эту статистику, могу опираться только на личные ощущения и наблюдения. Умные люди пишут — я с ними абсолютно согласен — что через год-два, когда эпидемия все же закончится, можно будет с точностью до сотых процента понять, что происходило в каждой стране, в каждом городе, в каждой больнице. Даже если в одном месте что-то напутали или соврали, то в среднем, за счет большого массива данных, должна получиться достоверная картина.
На сегодня могу сказать, что весной, на пике было закрыто (перепрофилировано) 26 больниц, из них две детские. Сейчас закрыто 16 больниц. У меня нет точного расчета по койкам, но в стационарах лежит сейчас меньше народу, чем тогда.
Тут много причин. Перестали всех подряд брать на ИВЛ. Научились худо-бедно бороться с осложнениями с помощью гормонов и антикоагулянтов. Произошла отсечка пациентов, которым не надо госпитализироваться — не то что в первое время, когда брали контактных и по две недели держали их в инфекционных больницах взаперти.
В общем, были перегибы на местах и переполох в умах. Сейчас никаких контактных никуда не кладут, за тяжелыми приезжает скорая. Для диагностики используют КТ — либо при поступлении в больницу, либо для предгоспитальной диагностики.
Это не вторая волна, а вот такая первая
— Что у вас делают чаще — КТ или ПЦР?
— Для всех проверяющих, контролирующих и регулирующих органов подтверждением является только положительный тест ПЦР, а КТ дает уже развернутую картину поражения легочной ткани, опираясь на которую можно понять, требуется ли стационар, амбулаторное лечение, антибиотики (сейчас их, правда, зачем-то уже всем дают).
Сейчас, правда, многие «восстали» против КТ, потому что на него люди подсаживаются. Сделаешь одно, через пять дней потребуется второе, еще через пять дней — третье и так далее, чтобы отследить динамику.
В принципе, та же флюорография дает понимание этого матового стекла, но сейчас мода пошла — только КТ, и пациенты рвутся его делать. На самом деле это врач должен решать, что нужно, чтобы оценить состояние, — анализы, КТ, рентген и так далее.
— На КТ очереди из скорых растягиваются на несколько часов. В регионах на это жалуются.
— Дали инструкцию возить на КТ — все и возят. И частные скорые, и государственные. Порядок такой: возрастные и тяжелые больные с «ПЦР плюс» отправляются на госпитализацию сразу, и уже в больнице получают КТ. А если у человека вроде «ничего такого», но ему все равно хочется в больницу, то его сразу везут на КТ. Это, конечно, здорово мешает работе скорой. Это не наше дело.
— Традиционный вопрос: это вторая волна или продолжение первой?
— Традиционный ответ: вторая волна — это если в течение месяца не фиксировали ни одного пациента с ковидом, а потом они стали поступать вновь. Здесь такого не было. Больных стало меньше, но ни на день их поступление не прекращалось. Так что это не вторая волна, это вот такая первая.
Не бизнес, а горе
— У частной скорой тоже стало гораздо больше вызовов?
— Мы практически перестали заниматься собственно лечебной работой. У нас 90% связано с ковидом, с перевозками, стоянием в очередях. Это даже не требует никакой врачебной мысли. Взять, поехать, отвезти — как такси.
— Частная скорая может, например, взять и не приехать на ковидный вызов?
— Нет, ну как. У нас публичная оферта. Нам звонят и говорят: «Можете приехать?» Мы говорим: «Да, но через три-четыре часа». А как не приехать, если нас вызвали? Мы можем отказать, только если у нас человек при смерти. Нас ждут по пять, шесть, восемь часов. Иногда пациенты сами отказываются, если понимают, что у нас физически нет возможности приехать.
Сейчас перегруз такой, что люди утром звонят, а вечером мы приезжаем.
Нам звонят: «Приезжайте хоть за оплатой, пожалуйста, мы уже деньги приготовили!» А мы все равно не едем.
— Сколько стоит вызов?
— 10 500 рублей за час работы бригады, плюс за СИЗ — дополнительно 2500. Стояние в очередях оплачивается отдельно. Причем очередь может быть двойная: сначала на КТ, потом в больницу в очереди простоим. По 5 000 в час.
— То есть вот во сколько мне обойдется вызов? В целом на круг?
— Сейчас где-то средний чек около 25 000 рублей, и это в лучшем случае.
— Вам выгодно, чтобы больных было много?
— Выгодно, конечно. Если б у нас еще было 20 машин, то мы бы все 20 задействовали.
— «Кому война, а кому мать родна» — так вам часто говорят?
— Постоянно. Особенно весной мы наслушались, что, дескать, наживаемся. И это обидно, потому что мы же никому не навязываем свои услуги — наоборот, представляем некую альтернативу. Не хотите — не обращайтесь.
— Вам платят вперед?
— Нет, только если дальняя эвакуация какая-то. Мы берем по факту, в каждой машине есть терминалы, связанные с центральной кассой, и тут же пациенту приходит чек на электронную почту. Берем карточки, либо можно оплатить на сайте.
Бывает, денег не хватает у людей, они привозят потом.
— А скидки даете?
— Особенно сейчас, потому что мы сами в шоке от этих сумм сумасшедших. Вчера возили пациента, на ПЦР, на КТ — 46 000 рублей получилось. Люди заплатили, даже слова не сказали.
— Вам не по себе от того, что такое происходит?
— Да ужас! На днях я был на конференции с губернатором Ленинградской области, мы сидели рядом. Он говорит: «Зато бизнес у вас идет хорошо». Я говорю: «Да какой там бизнес!» Лучше бы его не было, это не бизнес, а горе.
Костюмов хватит еще на одну эпидемию
— Как вы взаимодействуете с государственными скорыми? Можете ли в какой-то экстремальной ситуации передавать друг другу вызовы?
— Это так не работает. У государственной скорой все централизованно, все на компьютерах. Они обслуживают вызовы, полученные через 03, 112, а районные службы распределяют их по адресам. Мы взаимодействуем с городской скорой только тогда, когда спрашиваем, в какой больнице есть места.
Все больные, доставленные скорой помощью, обязательны к приему в приемных отделениях стационаров. Бывают экстренные ситуации, когда все хирурги вдруг ушли на операцию и некому принять, но это раз в пять лет.
— Часто ли бывают избыточные вызовы, когда мнительный человек не может дозвониться в поликлинику и звонит вам?
— Есть, конечно, такие люди. Государственная скорая к ним не поедет, а мы едем на любые вызовы, даже если звонят практически здоровые люди, которые чихнули — и заволновались.
Бывали и вообще смешные случаи, когда говорят: «Пообедайте со мной» или «Посмотрите со мной футбольный матч».
Нет проблем. Как говорится, любой каприз за ваши деньги.
— Как вы вообще стали заниматься этим бизнесом?
— Я 20 лет проработал на государственной скорой в Питере. В 1999-м я пришел создавать Coris, где сейчас и работаю. У него были частные инвесторы, а в 2008 году я у них компанию выкупил.
— Если бы вам завтра сказали: «Лев, иди к нам в государственную структуру за хорошие деньги». Вы бы пошли?
— Главным врачом, возможно, и пошел бы, хотя я очень не люблю работать на государство. Мне было бы тяжело принимать решения. Когда у тебя своя компания, то ты сам думаешь, сам решаешь, сам несешь риски. Сам заработал — сам потерял. А там все не так. Все эти регламенты, бюджеты, тендеры — это ад. Я сочувствую всем, кто руководит государственными медицинскими структурами, особенно сейчас.
А вообще, главная мечта, чтобы эта эпидемия закончилась.
— Вы сами переболели?
— Я не болел.
— Защита была хорошая? Говорят, что на государственных скорых — такие защитные костюмы, в которых тело не дышит. Люди потеют и, когда станет холодно, начинают простужаться.
— Это, конечно, проблема. Но костюмы разные, мы в своих чувствуем себя комфортно. Другое дело, что ошибок было сделано немало. Весной у нас средства защиты кончились моментально, пришлось их закупать за огромные деньги. Но сейчас мы как следует запаслись. Еще на одну эпидемию точно хватит.
