Главная Общество СМИ

Нравственность и нейтралитет: стратегия православного СМИ во время информационной войны

Стенограмма Первых Даниловских чтений

IsJDX9MZbzE12 сентября год назад умер основатель «Правмира» Анатолий Данилов. Думая, как редакции почтить его память, мы вспомнили о том, что было важно для самого Анатолия. Он очень дорожил возможностью честного и прямого разговора о том, что происходит с людьми, Церковью, страной. Поэтому мы решили провести Первые Даниловские чтения, собрав журналистов, медиаменеджеров, авторов и друзей «Правмира», чтобы дать им возможность поделиться с нами своим опытом, высказаться и обозначить болевые точки современной ситуации.

Портал «Правмир» работает уже больше десяти лет. Все последние годы редакция стремилась придерживаться принципа balanced approach: всегда предоставлять площадку для высказывания разных мнений, за исключением радикальных, стремиться дать слово всем сторонам конфликтных ситуаций, инициировать диалог и дискуссию, приглашать экспертов из разных “лагерей”.

В последнее время делать это становится всё труднее. Мы столкнулись с ситуацией, когда взвешенность и объективность приходится имитировать за счёт здравого смысла. Если в информационном поле страны всё меньше информации и всё больше пропаганды, нравственная позиция начинает противоречить принципу нейтралитета.  Какой могла бы быть стратегия христианского СМИ в сложившихся обстоятельствах?

В обсуждении приняли участие:

  • Протоиерей Александр Ильяшенко, Председатель редакционного совета портала «Правмир», настоятель храма Всемилостивого Спаса б. Скорбященского монастыря.
  • Юлия Данилова, главный редактор портала «Милосердие.ру»
  • Сергей Чапнин,  ответственный редактор Журнала Московской Патриархии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, секретарь комиссии по вопросам взаимодействия Церкви, государства и общества Межсоборного присутствия Русской Православной Церкви
  • Татьяна Краснова, преподаватель факультета журналистики МГУ им. Ломоносова, соучредитель фонда помощи российским детям с болезнями центральной нервной системы «Галчонок», координатор интернет-сообщества «Конвертик для Бога»
  • Ксения Лученко, стратегический редактор портала «Правмир»
  • Протоиерей Алексий Уминский, Духовник Свято-Владимирской православной гимназии, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах, ведущий телепередачи «Православная энциклопедия»
  • Алина Багрина, руководитель исследовательской службы «Среда»
  • Марина Ахмедова, специальный корреспондент «Русского репортера»
  • Наталья Лосева, журналист, публицист, медиаменеджер
  • Владимир Берхин,  президент благотворительного фонда «Предание»
  • Анна Голубева, журналист, колумнист сайта Colta.ru
  • Георгий Гупало, издатель
  • Анастасия Горшкова, начальник управления информации и общественных связей Департамента межрегионального сотрудничества, национальной политики и связей с религиозными организациями г. Москвы
  • Константин Эггерт, независимый журналист, политолог
  • Елена Зелинская, президент «Медиасоюза»
  • Илья Переседов, исполнительный директор фонда «Разумный интернет»
  • Виктор Судариков, IT-специалист, администратор форума ПравМира, блогер, К.ф.-м.н., бакалавр богословия
  • Лидия Череховская, директор учебно-научной Лаборатории Удаленного Доступа факультета журналистики РГСУ православной журналистики в Малоярославце
  • Юлия Покровская, консультант СИНФО
  • Анна Данилова, главный редактор портала «Правмир»

Благодарим Культурный центр «Покровские ворота» за помощь в организации встречи. 

Анна Данилова

Дорогие друзья, спасибо вам большое. Сегодняшнее наше собрание мы решили по мысли отца Александра назвать «Первыми Даниловскими чтениями».

Для того, чтобы понять, о чем мы будем сегодня говорить, мне хотелось бы сказать пару слов о том, что, собственно, Анатолий Данилов видел главным, когда задумывал «ПравМир» и когда мы над ним работали, его развивали и участвовали в этом своем вкладе в христианскую повестку дня. Для Анатолия всегда было очень важно умение говорить о самых сложных вопросах повседневности и искать ответ на происходящее, но не просто ответ, а ответ христианский: где место христианина в современном мире, каким должно быть поведение христианина в конкретной ситуации, возможно ли вопросу придать некий религиозный аспект, есть ли более глубинный смысл, помимо внешней сиюминутной повестки.

Анна Данилова

Анна Данилова

Это попытка построить дискуссию о невероучительных вопросах и показать, что действительно помимо вероучительных вопросов, где все должны друг с другом соглашаться, есть масса возможностей и поля для свободной, живой и часто очень острой дискуссии, это то, что было всегда главным в развитии «Правмира». Однако, на сегодняшний момент ситуация существенно поменялась.

Протоиерей Александр Ильяшенко

IMG_0911 - 2014-09-03 at 19-36-25

Сейчас наша жизнь развивается в условиях внешне агрессивной медиа-среды. Как Правмиру жить и развиваться в условиях информационных войн? Какие проблемы ставить, как их ставить? Наверно, многие читали статью «Окно Овертона» о том, как проталкивать любые идеи в сознание людей. Нам надо подумать, какие окна мы будем открывать для наших читателей. Нам нужно говорить о чем-то новом, содержательном, полезном, и о том, что привлекает сознание людей и позволяет им расти и развиваться. Очень важно, что наш портал дискуссионный, нам надо продолжать это, даже поощрять. Нужна обратная связь. И как говорил покойный академик Сергей Аверинцев, надо воспитывать культуру несогласия. Очень часто собеседник, с которым ты не согласен, объявляется врагом и противником. Как научиться и научить вести доброжелательную, серьезную, полезную полемику?

Сербский Патриарх Павел говорил: «Давайте будем людьми». Оказывается, это очень трудно, далеко не у всех это хорошо получается. Но если с людьми говорить по-человечески – они с доверием на это откликаются. Опыт «Правмира» это и показывает.

Какие опасности могут нас встретить на нашем пути? Элитарность, кастовость, сознание своей мнимой исключительности разрушают атмосферу доверительности, доброжелательности, отталкивают людей.

Хотелось бы сделать наши чтения традиционными. И в заключение хочу сказать, что мы всегда должны помнить о том, что говорить, и как обращаться к нашей аудитории. Об этом мы и хотим от вас услышать.

Юлия Данилова

Юлия Данилова

Юлия Данилова

Каждый менеджер решает эту задачу, как может. Если у него есть финансовые рычаги для независимости – он на коне и молодец, и чувствует себя хорошо. Если у него их нет, он начинает сдержки и противовесы какие-то употреблять. Мне кажется, что тут нет никакого волшебного рецепта: «делай так – и будет тебе счастье, и будешь ты независим». Вопросы независимости, как мне кажется, вообще не из сферы нравственности, но из сферы ресурсов. Если же ты не можешь быть независимым, на тебя оказывается давление, то тут надо оценивать пространство для маневра: продолжаешь ты это СМИ, либо ты его закрываешь. Это менеджерская сторона дела.

А вопрос личного выбора, журналистской позиции: что ты говоришь, или какие ты принимаешь личные решения, — это другое. И тут, конечно, времена непростые, всем стало труднее, чем было некоторое время назад.

Но вот я недавно прочитала книжку «Чеченский дневник» Полины Жеребцовой, всем очень советую, кто не читал. Это дневник молодой женщины, которая стала его вести, еще будучи девятилетним ребенком в Грозном в 94-м году, когда началась первая чеченская война. Я в 94-м году второй год как пришла работать в газету «Коммерсант» и прекрасно помню эти молодые времена, когда мы были такие свободные журналисты, было так все весело, свобода, 90-е «свободные» годы. И никто ничего знать не хотел о страданиях людей! Большинство журналистов, которые писали про политику, про криминал, про Ямадаевых, Гантамирова и прочих-прочих чеченских ньюсмейкеров, не интересовали эти простые люди, которые живут там в Грозном или помирают в этом Грозном. И даже если кто-то и писал, то уж читать про это точно никто не хотел. И все мы — свободные, прекрасные, молодые и бойкие, бесстрашные по молодости — ничего про это не хотели знать. В этом смысле времена одинаковые. Сейчас можно найти не меньшую возможность для высказывания, чем тогда.

Другой вопрос, если ты решаешь, как тебе строить карьеру: то ли ты сам себе СМИ в интернете, то ли ты вообще уходишь из русскоязычной журналистики (некоторые так делают), то ли тебе еще что-то делать. Это вопрос карьерного выбора, а не вопрос свободы. Сейчас много возможностей для личной свободы. Времена все-таки не советские. Если даже про тебя пишут фельетон или показывают фельетон в телевизоре, это не значит, что за тобой завтра придут. Ну не так пока ведь, вроде бы?

По поводу православной журналистики, раз уж пошла о ней речь. Да, трудно быть независимыми в Церкви: если ты православный – значит, ты «наш», и поэтому не моги ничего критиковать, иначе сразу превращаешься в какого-то антиправославного аспида, врага Церкви и прочее.

Но мне кажется, главная трудность совсем не в этом, а в том, что сам этот дискурс о вере, сам разговор о вере в СМИ на сегодня совершенно исчерпался. Все главное сказано, причем по много раз, все протоптано, все повторено. По нашему опыту «Нескучного сада», мы стали с этим сталкиваться: об этом мы уже сказали, и об этом сказали, и об этом мы сказали, об этом мы поговорили, осталось, что ли, расследовать имущественные коллизии, исторические повороты, кто кого гнал, кто на ком стоял, и по какой административной причине уехали какие мощи… Это не религиозный разговор — это журналистика расследований, связанная с религией.

Надо ли развиваться в эту сторону СМИ, которые замышляли себя как миссионерские? Не знаю. Можно развиваться в эту сторону, но тот ли это будет разговор, с которого все начиналось? Мне кажется, главная проблема религиозной журналистики в том, что религиозная журналистика – это религиозная мысль, а религиозная мысль – это мысль о главном, о духовной жизни, о Боге. Это мысль не о том, какой приют отобрал чего у какого монастыря, или наоборот монастырь – у приюта.

Сергей Чапнин

Сергей Чапнин

Сергей Чапнин

Сегодня у меня нет ответа на те вопросы, которые поставлены организаторами встречи. Моего жизненного и профессионального опыта не хватает, чтобы ответить на них убедительно. Позвольте, я поделюсь тем, о чем думаю в эти дни. Во-первых, если у нас Чтения проводит «Правмир», то непременно надо говорить о будущем самого «Правмира». Я сформулирую его предельно провокационно: каким мы ходим видеть «Правмир» и какие риски связаны с продолжением проекта? Увеличит ли «Правмир» свою аудиторию до десятков миллионов пользователей или будет стагнировать или вообще прекратит своё существование?

Разговор о будущем очень важен. В этом разговоре должны прозвучать разные точки зрения. Мне кажется, что с одной стороны, у каждого СМИ есть естественный цикл жизни в рамках определенного общественного настроения. Если это настроение меняется, то и СМИ должно или измениться, или умереть. «Правмир» прошел такой кризис, когда превратился из кахетизаторского ресурса в публицистический. Это была революционная перемена в истории «Правмира», но для читателя она прошла мягко и довольно безболезненно именно потому, что это был великолепный, хотя и во многом интуитивный ответ на общественные ожидания. Если серьезно говорить об образе Церкви во второй половине нулевых, то  это во-первых, «ПравМир», а во-вторых – все прочие СМИ.

На пороге каких перемен мы стоим теперь? Общественное настроение снова изменилось, но эти перемены не радуют. Есть в этом что-то нервное, болезненное, дикое. Возможно, это только мое личное впечатление, и участники дискуссии с ним не согласятся, но я вижу исчерпанность разговора о вере в привычных нам формах и интонациях. Слова звучат, но не касаются сердца. Образы мы по инерции называем священными или связываем их с христианской культурой, но они примелькались и мы на них не откликаемся даже эмоционально.

Еще одна серьезная проблема — «невозможность публицистики». Отсутствует не только потребность, но даже интерес к общественному диалогу, инструментом которого в классическом смысле слова являются СМИ. Всё это создает совершенно новую постмодернистскую ситуацию. Возможен ли вообще здесь разговор?

Скажу жестко: разговор о ценностях – это всегда болтовня, грубая или тонкая пропаганда, а возможен ли свободный разговор о личном опыте веры? Мне, к сожалению, всё чаще кажется, что с тем медийным инструментарием и с тем настроением, которое есть, в СМИ такой разговор о вере невозможен.

И я не исключаю, что может наступить период молчания. Новых лиц, новых участников в этом разговоре давно нет. Если кто-то новый на арену выходит, то только клоуны. Большие аудитории вызывают или безразличие, или ужас. Никаких положительных чувств попытки серьезных разговоров в большой аудитории давно не вызывают. И это же тоже часть того медийного и коммуникативного контекста, в котором мы находимся. Никому неинтересна чужая позиция, нет никакого интереса к другому, если это другое маркировано как другая идеология. И зачем в этой ситуации говорить? К кому мы обращаемся? Серьезный разговор возможен лишь там, где ясно выражена личная позиция, где звучит личное свидетельство. Но страх или какие-то иные причины снова мешают многих православным говорить свободно.

Мне кажется, что мы стали свидетелями и, более того, участниками большого интеллектуального предательства в масштабах нашего поколения: то, что нас вдохновляло — в церковной и общественной жизни, — то, к чему мы стремились, вдруг оказалось совершенно ненужным. Оно не просто отставлено в сторону, а выброшено, и такое ощущение, что выброшено навсегда. Конечно, личная позиция никуда не делась, она остается, но выражать ее публично могут очень немногие… То, откровение, которое получил преподобный Силуан Афонский,сто лет назад толковалось в рамках молитвенной жизни и аскетической практики, теперь эти слова выражают опыт всей нашей христианской жизни: «Держи ум твой во аде и не отчаивайся!». Я двадцать лет размышляю над этими словами, но мурашки по спине у меня побежали только в последние два года. Как жить в свете этого откровения?

Татьяна Краснова

Татьяна Краснова

Татьяна Краснова

Относительно того, что исчерпан разговор о вере, мне кажется, что это совершенно не так. У меня был очень умный преподаватель латыни в свое время, который мне говорил: «О том, чего нельзя обозначить на латыни,  и говорить не стоит!»  Мне кажется, так же можно сказать о том, к чему нельзя применить Бога. Я не сильна в православном богословии, будучи католиком, но если мы с вами говорим об ортодоксии, то, может быть, эта тема исчерпана. А если об ортопраксии, то есть, о применении нашей с вами веры к реальной жизни, она не просто не исчерпана, она едва начата, на мой взгляд. Если вы содержите в себе большую глубокую ненависть, как вы примените Христа к этому? Никак не примените, уберите её, она не нужна. Из них двоих точно Он должен остаться, она должна уйти, — это абсолютно ясный факт.

Я послушала двух предыдущих ораторов и хочу спросить: вы все говорите про последнее время, в которое изменилось то-то и то-то, а можете сформулировать для меня, когда началось это самое последнее время, и что именно изменилось? Вот изнутри как вы можете сформулировать?

Ксения Лученко

IMG_0991 - 2014-09-03 at 20-07-19На мой взгляд, это «последнее время» началось в церковной жизни во второй половине 2011 года, тогда же, когда началось у всех. В стране радикально изменилась ситуация. И одновременно возник повышенный интерес к Церкви. С одной стороны, это было связано с негативом — делом «PussyRiot» и сопутствующими информационными поводами. Но с другой стороны, возник моральный запрос. Люди чего-то ждали от Церкви и от нас. И «Правмир» старался давать ответы. Практически все присутствующие в этом участвовали – и отец Алексий, и Татьяна, и Елена Константиновна, и Володя Берхин и многие другие.

Мы были избалованы за 2011-2012 год интересом аудитории. Сейчас заметно разочарование от того, что ожидания не оправдались, то ли из-за того, что люди не могут держать в голове слишком большое количеством тем, а политическая ситуация очень разогрета, всё это кончилось резким спадом интереса. И я, честно говоря, думаю, что он очень не скоро будет расти, если вообще когда-нибудь будет расти. Мы стоим на пороге равнодушия. И это равнодушие уже очень хорошо ощущается. Пока оно не выражается в цифрах посещаемости.

Я сейчас говорю не только про «Правмир», но и про тему Церкви в целом. В начале 2012-го года мне каждый день звонил кто-нибудь из знакомых, кто работает в разных СМИ, говорил: «Ты нам про это не напишешь?», «А напиши нам про то» или «Дай контакты вот этого священника, он только что дал инфоповод». Сейчас никому ничего не надо. Ситуация обратная: предлагаешь покопать какую-то важную церковную тему, а в ответ получаешь «Не надо. Пишешь на свой «Правмир» – и пиши на свой «Правмир». Вот такое «последнее время».

Анна Данилова:

 Я могу проиллюстрировать то, что сказала Ксюша. Если просто посмотреть на количество выступлений священников в средствах массовой информации, в том числе федеральных, то в 2011-2012-м мы каждый день их публиковали: то о.Всеволод Чаплин на «Первом канале», то отец Дмитрий Смирнов – на «Втором», то отец Алексий Уминский на всех каналах сразу одновременно, сейчас этого нет.

Протоиерей Алексий Уминский

Протоиерей Алексий Уминский

Протоиерей Алексий Уминский

«Правмир» никогда не искал конфликтные темы как таковые и никогда не играл в оппозиционность. Так получилось, что вдруг всплыли темы, на которые нельзя не говорить. Я могу по десятому разу сказать, как надо поститься, конечно. Но уже оскомину набили. А как таковой разговор о вере, едва только начат. Причем именно на «Правмире». О серьезнейших переживаниях человека в мире, о его сомнениях. Кьеркегор сказал: «я всю свою жизнь посвятил тому, чтобы лишить христиан иллюзии того, что они христиане». И вот «Правмир» вдруг занялся этой замечательной проблемой – лишать верующих людей иллюзии о том, что они верующие.

Все хотят сделать Христа нападающим своей футбольной команды. И поэтому вопрос о вере как таковой, — об экзистенциальных вещах, которые должны человека сделать абсолютно голым, беззащитным, — очень серьезный, и не может не привлекать внимания, не может не волновать. Нужно искать тех, кто может об этом писать и говорить. Церковь всё-таки у нас большая и хороших людей много.

Алина Багрина

Алина Багрина

Алина Багрина

Спасибо Сергею Чапнину за провокационное выступление, в чем-то вынуждена согласиться. По данным наших исследований, обратило на себя внимание и запомнилось, как в социальных сетях как минимум четыре миллиона воцерковленных православных россиян активно общались в течение Великого поста и Пасхи, но о вере при этом речь не шла, не шла — о Церкви, о жизни во Христе. О чем говорили? Куличи, яйца, обрядовая, ритуальная составляющая. Как будто вера – прячется, стремление к сокровенности. Видим кодовый язык, субкультурный, «для своих»; герметичность веры. С одной стороны – своего рода триумфализм, а с другой стороны – похоже на ситуацию скрытых гонений.  Такая вот возможная культурная доминанта.

Тема, которая была объявлена для нашей сегодняшней встречи, как поняла:  можно ли быть в современной России христианином, избегая острых вопросов? Если мы посмотрим на архивные материалы ХХ века, полного войн, то увидим, как то, что казалось острым и своевременным, обличающим, – спустя 10, 20, 30 лет часто приобретало другой смысл, иногда противоположный. В ситуации социальной напряженности происходит сжатие когнитивной размерности. Остаются «свои»  и «чужие». Бесстрастное рассуждение оказывается никому не нужным и даже опасным. При потере полутонов вопрошание становится лукавым, ответ – неустойчивым, суждение — страстным. Христианский ли это путь? Но что с другой стороны, —  комфортная трусость?

Такой сложный, мучительный для многих вопрос, что хочется немного снять спазм, ответить забавной историей. Простите, не помню первоисточник, пересказываю со слов. Воспоминания одного батюшки, еще советского времени. Живет он в коммунальной квартире, заходит поутру на общую кухню, там «баба-Маня» кашку варит и причитает: «Ох, помер Васька-пьяница, на небо к Господу пошел!» — «Так как это к Господу? Алкоголик ведь.» — «Господь милостив, все простит..» — «Так ведь мало, что пил, еще долги не отдавал, жену бил, буянил, спасу от него не было!» — «Господь милостив, все простит..» — «Так ведь он людям правду говорил!» Тут баба Маня задумалась: «..Да, этого Господь не простит..»

Сегодня мы живем в сжатом времени. Христианская миссия – это то, что объединяет, а не разъединяет. Что может объединять, какое общее понимание? Например, понимание того, что война – это зло.

Марина Ахмедова

Марина Ахмедова

Марина Ахмедова

В каждом репортаже, который я пишу с войны, я много пишу и о человеке и о Боге. Иной раз хочется остановиться, перестать о Боге, потому что издание, в котором я работаю – все же светское, не религиозное.Но что касается войны или крайних ситуаций, в которых оказывается человек, речь неизменно заходит о Боге. Когда в окружающей действительности какого-нибудь человека перестают действовать привычные людские законы, законы вообще, то только слово Божье в некоторых самых безнадежных случаях имеет силу остановить и уберечь от совершения страшного поступка.

Сегодня утром мы с главным редактором «РР» проводили лекторий для студентов Православного Института. Я показала им молитвенник, который еще позавчера взяла со сгоревшего танка – в селе Степановка Донецкой области. Молитвенник в обложке милитари, на украинском языке. Кто-то читал его перед смертью. Кто-то обращался к Богу в крайней ситуации, возможно, когда и надежд на спасение не было совсем.

Мне кажется, что люди, которые сейчас, когда мы с вами говорим, пережидают обстрелы в бомбоубежищах, в городах, куда пришли террор, страх и смерть, очень нуждаются в простых словах о любви. А христианство – это про любовь. Слово Божье – про любовь. Мне кажется, что за месяцы, прошедшие с начала конфликта, люди ждали этого слова от церкви. Например – «Да, вы в убийственно сложной ситуации, но несмотря на то, что церковь не может вам помочь, не может остановить сыплющиеся на вас и ваших близких бомбы, не может остановить смерть, не может сделать так, чтобы, наконец, наступил мир, она вас все равно любит. Она помнит и знает о каждом из вас. О каждом из вас молится. И еще раз – безусловно, любит». Люди не только готовы именно сейчас услышать эти слова, эти слова могут стать для них очень важными.

Идет информационная война, и, конечно слово потеряло свою силу. Оно – не то, что было раньше. Вокруг нас столько слов, и каждый старается что-то сказать. В результате перестаешь вникать в окружающий тебя словесный поток. Слушаешь, но не слышишь. Сегодня это большая и серьезная задача для человека пишущего найти те самые слова. Они простые – все главное уже было сказано до нас. Возможно, теперь они требуют другого сочетания или настоящего чувства, которым наполнишь их. Тут я имею в виду, скорее, не эмоциональность текста, а силу, энергию его слов. Мне кажется, искренность в том числе может придать им силу.

Я не знаю, как писать о войне православному изданию. Наверное, с простой позиции человека, который хочет, чтобы поскорее наступил мир. Который не разжигает ни одну из сторон, не призывает бороться до конца. Но который, если это, например, репортер, просто создает для читателя эффект присутствия. Не вынося оценочных суждений. Если читатель погрузится в ту реальность, в которой побывал репортер, увидит сцены, представшие его глазам, почувствует запахи, отчетливо представит героев, то и суждения он способен будет сделать сам. А война – она всегда настолько ужасна, что любой человек побывав на ней, даже просто погрузившись в текст журналиста, захочет, чтобы она немедленно прекратилась. Чтобы наступил мир. Я не говорю о том, что в любых других жанрах нужно только призывать к миру. Тут откроется довольно узкое поле работы. Но можно просто рассказывать о людях те простые истории, которые берут за душу. Не разрушают читателя, не изъедают его ненавистью, льющейся из текста, а, наоборот. И мне кажется, тут вообще не должно быть различий, кто опубликует этот текст – тот репортаж о войне, который годен для общественно-политического журнала, может сгодиться и для «Правмира». (С учетом вышесказанного.)

Мне, к примеру, совсем непонятно, почему либеральные СМИ в таком количестве молчат о жертвах юго-востока. О жертвах среди мирного населения в Донецкой и Луганской областях. О разрушенных домах. Об обстрелах. В данном случае, по-моему, молчание – тоже преступно. Потому что все это происходит в наше время. И если бы насилие на юго-востоке не освещалось федеральными телеканалами, которые приличные люди не считают возможным смотреть, то его бы, как события, вообще в мировой повестке не было. Насилие продолжало бы происходить, но для нас, не знающих о нем, его бы не существовало. Выходит, что в последнее время мы привыкли к тому, что есть люди первого сорта – они летели в Боинге, их жаль (а их безусловно жаль), есть люди первого сорта, боровшиеся за европейскую демократию, и их тоже жаль (безусловно жаль). А есть еще жители юго-востока –люди второго сорта. Их смерть можно не замечать. О ней допустимо молчать. А Бог, между тем, создал всех равными. И раз так случилось, что мы временно забыли об этом, то, наверное, задача православного портала еще и в том, чтобы об этом равенстве постоянно напоминать. Да, это прописные истины, но как показывает объективная реальность, они требуют напоминания.

И, возможно, эти «православные тексты» о войне, могут стать тем самым, чего нашим СМИ так не хватает – объективности и любви ко всем. И к тем, и к этим. А это возможно, когда ни одной из сторон конфликта не отдано предпочтение.

Наталья Лосева

Наталья Лосева

Наталья Лосева

То, что мы сегодня видим, — это, безусловно, в первую очередь, информационная война. Года полтора назад я участвовала в очень интересной панельной дискуссии о том, какой будет третья мировая война, если она будет. Мы очень тогда увлеклись и я, ошибаясь, говорила, что она не будет войной пролитой крови, бомб, ракет и «Градов», что это будет война цифровая, с разрушением банковских систем, данных и так далее. Оказалось, что из этого моего смелого и абсолютно нелепого прогноза получилось то, что война, в первую очередь, информационная.

И вот я вижу на примере и собственной семьи, и того, что происходит в российском сегменте медиа, что это, наверно, самый жестокий вариант войн, потому что нет нейтральной полосы. В информационной войне нет нейтральной полосы, мы все очень полярны. Это та война, в которой нет зоны для перемирия, нет зоны для разговора. Поэтому на вопрос, возможен ли нейтралитет, и какая должна быть нравственность в информационной войне, у меня лично только один такой же малодушный ответ: в информационной войне лучше всего молчание.

В информационной войне, с христианской точки зрения, наверное, лучше всего любить, потому что у любви нет цели, у любви нет логики, у любви нет расчета, она иррациональна, она всё покрывает. Всё, что мы можем сейчас делать – молиться и молчать.

Либо делать то, что делает Марина – быть на месте и выполнять единственное то, что можно делать журналисту, репортеру – быть зеркалом. Работа зеркалом, трубой, трансляцией, со сдиранием кожи. И, наверное, это единственная журналистика, которая сегодня имеет право на существование.

Владимир Берхин

Владимир Берхин

 Сейчас вокруг очень много людей на взводе, в состоянии истерики. Это понятно: люди живут болью. Мне приходится общаться с людьми, которым очень плохо, которые плачут, у которых потери, у которых опасность. И существует такое искушение в этих их эмоциях, в этой настоящей боли раствориться и пропасть, с ними слиться и полностью туда провалиться. Но если человек, пришедший ко мне за помощью, заразит меня отчаянием, то я ему не помогу и сам погибну. Если он заразит меня ненавистью, и я буду ненавидеть то же самое, что и он, так же, как он, то в итоге останется одна только ненависть. Это скорее духовное, аскетическое дело: как не давать себя съесть такого рода искушению.

Я знаю, что если в ситуации, когда у всех кругом постоянно истерика, говорить о Боге и вере, то в этом разговоре не должно быть никакого умствования. Люди в сильном стрессе, люди в страданиях, попытку заболтать их боль какими-то концепциями и интеллектуальными представлениями на раз пресекают и очень сильно злятся. Лучший способ получить в морду от ищущего помощи – пытаться играть с ним в интеллектуальные игры. Поэтому если сейчас в такой ситуации говорить о вере, нужно делать это просто, ясно и сильно. Я сам этого не умею.

Юлия Данилова

 То слово, о котором говорила Марина, и о котором сейчас говорит Володя – это ведь не слово информирования, а живое слово живого христианина, обращённое к конкретному человеку, а не к миру вообще. Такое слово не получается производить технологиями СМИ, технологиями индустрии. Потому что подлинных христиан, которые могут делиться своим опытом, произносить это слово с продуктивностью, соответствующей немерянной потребности, которая сейчас существует, к сожалению, мало.

Вот в этом беда наших СМИ: вопрошателей много, умения поставить вопрос о вере, о чем-то глубоком, — много. А тех, кто отвечает, мало. И мы, журналисты из области религиозной журналистики, ходим по узкому кругу спикеров из числа наших пастырей и далеко не всегда получаем ответы. Иногда бывает проще и даже продуктивнее обратиться к святым отцам.

 

Анна Голубева

Анна Голубева

Анна Голубева

Смотрите, мы все очень сильно завелись, когда  начали говорить о том, что сейчас важнее всего. Это к вопросу — писать ли «Правмиру» о войне. Думаю, эту тему мы никак не можем обойти.  Никто из нас — вне зависимости от конфессиональной принадлежности, взглядов и от того, какая сторона конфликта кому ближе.

Тут прозвучал вопрос, в чем состоят  «последние времена», откуда берется это ощущение, что церковной журналистикой стало трудно заниматься, что писать о вере в России все сложнее, что после всплеска внимания мы наблюдаем падение интереса,  равнодушие и апатию.

Мне кажется, это часть общего изменения и, некоторым образом, кризиса в отношении между обществом и Православной церковью в России. После всего, что случилось в нашей стране в ХХ веке, у нас, у поместной церкви,  был своего рода карантин – нас уважали, к нам относились бережно, как пострадавшим от гонений, мы пользовалась заслуженным кредитом доверия. Но с некоторых – недавних относительно — пор карантин как будто кончился. Мы, Русская церковь,  перешли из статуса сувенира, стоявшего на полке, с которого сдували пылинки, к статусу живого участника общественной  жизни. Общество как бы нам говорят: «Ребята, вы стоите на ногах, вы строите и украшаете храмы,  вас поддерживает государство, ваш голос слышен в публичном пространстве, вы вполне здоровы и вроде на вид сытые. Давайте на равных теперь». Это вызов, который нам, нашей поместной церкви,  некоторым образом предъявлен миром — в нашей стране и в наше время. А мы пока не привыкли, мы не всегда готовы к тому, что с нас теперь есть некоторый спрос. Мы не всегда реагируем вовремя, не всегда отвечаем так, чтобы нас услышали, на понятном обществу языке. Не на все обращенные к нам вопросы у нас находятся ответы – несмотря на универсальный характер веры, которую мы исповедуем.

И еще. Вот мы говорим, что сейчас невозможно говорить в СМИ о вере так, как говорили раньше. Мне кажется, это в принципе вопрос о том, что и как вообще говорить христианину и каким образом христианину жить в этом мире. Нам никто не обещал, что будет легко, наоборот – нам говорили, что будет только хуже и труднее. Нам про это с самого начала написали в одной главной книжке. О нашей главной задаче в этой же книжке сказано – и она остается той же, что и 2 тысячи лет назад. Наше дело — свидетельство.

Георгий Гупало

Георгий Гупало

Георгий Гупало

Думаю многим понятно, что несколько лет назад мы благополучно наступили на грабли столетней давности, а в августе 2014-го их древко достигло нашего лба. Сейчас часто слышны разговоры, что в накале атмосферы виновны соцсети и интернет. В прошлый раз не было такого количества СМИ, не было такой коммуникации, но это не помешало устроить в августе 1914-го жуткий шовинистический шабаш и разгул. А уже в сентябре 1914-го в Царском Селе, в самом нерусском городе России, милом, чудесном, наполненным атмосферой уюта и комфорта, в городе, похожем на шкатулку Фаберже, в котором были идеальные дороги, идеальные дома, жило огромное количество иностранцев, умных, благородных, в этом Царском Селе убили двух 92-летних старушек-немок. Убили за то, что они немки. Без всяких фэйсбуков страсти в обществе достигли такого накала. А в марте 1917-го там же расстреляли собаку, просто из-за того, что видели несколько раз эту собаку рядом с Императором. А спустя ещё несколько месяцев, произошла страшная, совершенно жуткая, дикая расправа над священником Иоанном Восторговым. Нечеловеческая, сатанинская расправа.

Тот накал страстей, который мы наблюдаем сегодня, по-моему, слабее, чем был тогда. Хотя, кто знает, как будут развиваться события. Как в этой ситуации быть? Как и о чём разговаривать с людьми в период информационной войны? При том, что у нас общество сильно атомизировано, при том, что в нашем обществе нет авторитетов, у нас нет людей, которые могли бы заменить Ираклия Андроникова или Дмитрия Лихачева. Нет людей, которые могли бы выйти и сказать: «Заткнитесь все! Прекратите стрелять! Хватит убивать друг друга! Никакие границы не стоят того, чтобы убить такое количество людей! Человек рождается не для того, чтобы сидеть в окопе».

В этих стенах я почему-то всегда цитирую Далай-ламу. Не буду нарушать традицию: «трава растет, не спрашивая почвы». Мы живем сегодня на отравленной почве. Она отравлена ядом злобы, ненависти. А «Правмир» – это травка. Вот расти, дорогой «Правмир», не обращай внимание на почву.

Анастасия Горшкова

Анастасия Горшкова

Анастасия Горшкова

Как специалист по информационной политике и анализу  медиа-среды, я сегодня услышала очень много интересного и с очень многими согласна. Если честно, я шла сюда с очень большой надеждой почерпнуть что-то новое для информационной повестки. Правительство Москвы в прошлом году впервые проводило религиозный форум, в котором участвовали лидеры всех конфессий и все те, кто изучает религии, кто о них пишет в СМИ, кто по долгу государственной службы отвечает за благоприятный межконфессиональный климат.

На «Правмир», конечно, обращены взоры всех, кто так или иначе болеет за русскую веру. Если отвлечься от эмоций, цифры и проценты порой получаются очень отрезвляющие. В нашей стране 90% людей говорят: «Я верю в Бога». Можно спорить, 5% или 10% из них конфессиональны. Неважно в данном случае, к Русской Православной Церкви они себя относят или мусульмане, иудеи, буддисты но это совсем немного. «Правмир» сделал шаг в сторону тех самых людей, которые в простоте сами себя считают православными, верующими. К тому самому абсолютному российскому большинству. Вот отец Алексий сказал: «А мне не хочется больше говорить про пост, что надо есть во время поста». Но людям хочется об этом читать! Люди хотят идти за  Христом, но они просто не знают, как. Они хотят спросить батюшку.

И ещё. Что мы имеем в виду под голосом Церкви? Это обязательно конкретный человек — священник или архиерей? А ведь Церковь – это всё-таки еще и общность людей, это каждый из нас. Кто сегодня может быть голосом Церкви, который так ждет массовая аудитория? Наверно, каждый из вас. И если каждый хоть понемножку будет говорить, писать ради тех, кто только ищет Бога, на понятном, не слишком перегруженном богословскими формулами языке, это и создаст столь востребованную обширную и интересную информационную повестку о вере, о Боге, благочестивом образе жизни.

Кажется важным писать, обращаясь к человеку пока только чувствующему себя верующим, помочь ему через простые вещи приблизиться к более глубокому пониманию своей веры, к реальной церковной жизни.Это и будет попаданием в массовую аудиторию того самого православного большинства, которое Бога чувствует и ищет, но пока далеко от понимания церковной жизни. В этом поле есть информационный голод, который совсем не зазорно утолять не только комментированием актуальной повестки с позиций верующих людей, но и разбором семейных ситуаций, межличностных отношений на работе, путей добросовестного зарабатывания денег на достойную жизнь, и совсем простых вещей вроде рецептов постной кухни и даже позитивным разбором моды для женской аудитории или спортивных трендов для мужчин. Человек ведь вполне может быть и хорошо выглядящим, и успешным,  и православным одновременно.

Но самым значительным, конечно, представляется поиск новых и новых подходов, настраивающих читателя на добрые, открытые, пронизанные любовью взаимоотношения со всеми, кто его окружает. У Правмира много таких форматов, но пусть будет еще больше. Если совсем упростить, то общество, в первую очередь, ожидает от верующего, что он милосерден, скромен, мирен, добр, терпелив, полон любви. Вот этот бесценный человеческий тип и надо продолжать формировать этой прекрасной команде профессионалов.

Константин Эггерт

IMG_1005 - 2014-09-03 at 20-12-41

Я говорю сугубо от своего имени, не представляя никого, будучи фрилансером. Я выскажу свое мнение о том, как быть христианскому СМИ в современном мире, и попытаюсь найти баланс между чисто умозрительными рассуждениями и профессиональным.

Во-первых, спасибо Ане за все эти годы, потому что, в конечном счете, «Правмир» оказался на фоне очень многих других ресурсов единственным, к которому приковано внимание, единственным, у которого сложилась такая крепкая аудитория, и который, в хорошем смысле этого слова, не сентиментален. То есть, он всё-таки пытается говорить о сущностных вещах, иногда это получается более успешно, иногда менее.

Я думаю, главная проблема христианского СМИ — любого, включая «Правмир», — в том, что оно живет и функционирует фактически в не христианской стране через почти 30 лет после того, как у нас праздновалось тысячелетие крещения Руси и всем казалось, что вот наступает новый светлый мир. Я не очень люблю деление на либералов и консерваторов, но когда значительная часть либеральной общественности обвиняет Церковь и священство в отсутствии миссионерской работы, я думаю, что это только отчасти правда. На самом деле, просто-напросто все эти 20 с лишним лет обществу правда о Христе была не очень сильно нужна. Как она не очень сильно нужна и сегодня. То есть, мы думаем, что она ему нужна, но общество так не считает. Именно поэтому вопросы к батюшкам, как стричь детей во время поста, пользуются такой сногсшибательной популярностью, являются таким бестселлером уже много-много лет, а других вопросов у нас нет.

То, что вскрыла война на Украине, и что стало для меня неприятным, но всё же, наверно, не сюрпризом: всему тому потенциалу зажатой фрустрации после распада СССР и коллапса великой державы, наконец, был найден выход в виде поисков врага, причем того самого врага, который еще два дня назад назывался другом и братом. Ничего удивительного в этом нет, мы не первые и не последние, кто переживает крах империй. Поэтому, к сожалению, атмосфера для Церкви не самая удачная, даже если бы у нас весь клир состоял из сплошных Сергиев Радонежских и Францисков Ассизских, что, увы, далеко не так.

Работать будет очень трудно. И то, что «Правмир» прожил столько времени – это, на мой взгляд, чудо. Мне кажется, что для православного средства массовой информации очень важно понять, а что оно собственно хочет делать? Я помню, как «ПравМир» начинал, как некая такая вот более-менее открытая дискуссионная площадка без ясно сформулированной повестки дня. Потом стало больше интереса к общественным процессам, появился раздел «Общество», дайджест прессы. Потом был период 10-12 годов, когда был всплеск социально-политических тем, о которых говорило несколько человек здесь, включая отца Алексия. Были темы, о которых говорить нельзя ни на «Первом канале», ни в Церкви, ни даже в каких-то сегментах общества, а «Правмир» об этом говорил. Кто-то стал писать о вещах, о которых раньше было не принято говорить, особенно в церковной среде. Но этот период тоже прошел.

Сегодня всё, что будет выходить за рамки мейнстрима, будет наталкиваться на проблемы, если говорить откровенно. Это сайт новостной, там новости? Тогда это один жанр, один формат. Это сайт из цикла, как испечь куличи? Это тоже замечательно, давайте его, значит, тогда вот таким делать. Это важно. Нет, тут нет никакой иронии, я просто пытаюсь понять. Если это сайт репортажей, тогда давайте говорить о том, что репортаж в России, — прежде всего, ограниченный целым рядом факторов, включая финансовые. Это недешевый жанр. И если «Правмир» начнет им заниматься, могут возникнуть вещи, которые будут вызывать, конечно, общественный резонанс, но одновременно будут вызывать и раздражение. Потому что, в конечном счете, что такое христианская жизнь в России? Это и отношения с другими конфессиями, это история про миссионерскую работу среди эмигрантов, это и конфликты в епархиях, и взаимоотношения священников и архиереев, которые иногда, так сказать, вылетают в сеть и становятся там новостями. Готов ли «Правмир» этим заниматься – решать редакции, но очевидно, что это очень полнокровный жанр, очень интересный, но он: а) дорогой; б) если хотите, опасный.

И есть ещё один аспект, которого я не вижу в православных СМИ. Мало того, что мы живем в стране, которая, как я уже сказал, фундаментально в значительной степени утеряла связь с христианством как с верой, а не как с каким-то культурологическим феноменом, мы еще и живем в изоляции от окружающего мира. Есть ли у нас представление о том, чем живут западные христиане, кроме рассказов о том, как где-то выступили против гей-браков? Чем живет современная христианская философия? Кто такие современные христианские публицисты? Об этом в России читатели имеют очень слабое представление.

Мы говорили об Украине, я специально не хочу затрагивать эту тему отдельно. Но в теологической дискуссии тема справедливой войны идет давно, активно, и там есть очень много людей, которые высказываются на эту тему. Последним всплеском этой дискуссии была операция в Ираке. Есть люди, такие люди как Джордж Вайгел или Майкл Новак, которые на эту тему не просто высказываются, они мега-известные интеллектуалы. Мне кажется, что преодоление вот нашего геттообразного сознания было бы, конечно, очень заметным явлением в православной онлайн-журналистике. Я понимаю, что это требует тоже средств —  переводы, может быть, какие-то интервью. Но это на сто процентов более дешево, чем отправлять корреспондента куда-нибудь в Хабаровск, где открыли новый центр по реабилитации наркоманов.

Знаете, трудно требовать от людей героизма в нынешнюю эпоху, но хотя бы надо стараться не перечить собственной совести, не лгать. Действительно иногда лучше помолчать, уж если совсем ничего нельзя делать. У сайта должен быть какой-то взгляд на жизнь. Демонстрация и разъяснение этого взгляда, может быть, и есть тот путь, по которому в наше непростое время (а какое время у нас простое? я такого не помню за 50 лет) и стоит идти.

Константин Эггерт

Константин Эггерт

Елена Зелинская

IMG_0932 - 2014-09-03 at 19-43-21

Больше всего из выступлений, которые прозвучали, меня потрясли слова Сергея о том, что он чувствует себя в тупике. Я пережила такое же состояние летом. Я перестала писать совсем. И это состояние у меня прошло буквально в этом месяце. И первое, что я сделала, я написала в «Правмир» два текста, может быть, кто-нибудь их и видел. Выйти из этого тупика мне, как ни странно, помог «Фейсбук», который дал мне колоссальную возможность разговаривать с читателями. Раньше я писала, как на радио: говоришь в эфир, голос твой никто не слышит. А в «Фейсбуке» ты всё время в диалоге. И очень часто приходят  такие комментарии: «Я живу в Тульской области, и мне иногда кажется, что я сумасшедшая. Но когда я читаю то, что вы пишете, я ощущаю, что нет, я всё-таки еще душевно здорова».

Почему я из всех выбираю «ПравМир» в первую очередь? Потому что я здесь могу говорить спокойно, трезво, не сентиментальным, что очень важно, голосом, и для того, чтобы всё-таки Тульская область не считала себя сумасшедшей. Я хорошо помню, когда мне было лет 15, и я начала осознавать действительность. И когда я вдруг подумала, а не сумасшедшая ли я? Почему я вижу одно, а все мне говорят другое? Слава Богу, в моей жизни нашлись люди, которые помогли мне понять, что я душевно здорова. Так вот, мне кажется, сегодня главная функция «Правмира» – не дать людям попасть в тупик. Я не хочу говорить о той ситуации, которая сейчас сложилась. Очевидно, сейчас нечего обсуждать. Я добавлю только одну вещь, которую упустили, на мой взгляд.

 

Я весной написала новую повесть, и одна глава была опубликована в «Фоме», а повесть целиком была обещана другому журналу, где её ждали и под неё была отведена рубрика. Главный редактор прочитал и сказал: «Мы готовы напечатать, всё прекрасно, но Вы не могли бы убрать религиозный мотив?» Я говорю: «Знаете, собственно, там вся повесть об этом». Если кто читал этот отрывок в «Фоме», там о том, как Корней Иванович Чуковский уничтожал религиозные мотивы в романе, который он переводит. И мне предлагали сделать то же, что моему герою. Я, разумеется, отказалась, но провела эксперимент: показала повесть в изданиях, в которых я постоянно печатаюсь. И в трех изданиях плюс я услышала то же самое.

Религиозность перестала быть налогом, данью, давлением. Мы в последние годы часто спорили о том, что нельзя православие насаждать, как картошку – то, что мы наблюдали некоторое время. Так вот, многие издания почувствовали, как этот пресс сняли. И они вздохнули с облегчением: можно обойтись без этого. Это серьезный фактор, который надо учитывать. Я приведу одну цитату. Год назад мы беседовали с одним старцем, я не буду называть его имени, и задали вопрос: «А будут ли гонения?». И он ответил на это буквально следующее: «Нет, гонений никаких не будет, сами разбегутся».

Те, кого водили строем, уже вздохнули, что можно не ходить, и те, кто это делал по долгу службы, уже потеряли избыточный интерес. И это хорошо, на мой взгляд. Возможно, сегодня мы как раз увидим чистый интерес, не навязанный, не насаженный. И в этом и кроется настоящий вызов «Правмиру».

На образ Христа — какое чудо на наших глазах! — ничего не налипло. Сколько ни пытались православие притянуть к чему-то, сделать из него свой инструмент пропаганды. Но чуть-чуть копни – и всё равно упираешься в Священное Писание. И ничего не налипло.

Илья Переседов

Илья Переседов

Православные во время войны могут позволить себе быть оптимистами.

В конце первого века до нашей эры и в начале первого века нашей эры ситуация в Иудее была очень похожая на современную Украину. На территорию этого суверенного государства происходило вторжение могучей империи – Рима, здесь в качестве такой империи можно воспринимать Россию или Западный мир. В Иудее были политики, которые шли на компромисс с этой империей, но стремились сохранить внутреннюю идентичность и условную независимость своего народа: Ирод – первейший из них. Ему легко можно подобрать аналоги среди лидеров обеих воюющих сторон. Были люди, начиная с Маккавеев, которые пытались оружием противостоять захватчикам. И есть версия, что Варавва, которому даровали свободу и жизнь вместо Христа, был как раз таким ополченцем-сепаратистом. Вот, пожалуйста, Бородай – Варавва, Стрелков – последний из Маккавеев. Ну или же сотник Парасюк и Ярош. И вот, на фоне столь разнообразных поисков иудеями путей спасения своей страны, Иисус– которого даже ученики почитали истинным царем этого народа – встречается с Пилатом. И Пилат спрашивает у Христа, что есть истина? Задает вопрос, близкий тому, который сегодня звучит в нашем обществе по поводу места СМИ в его жизни, политических доктрин, форм патриотизма, исторических теорий и т.д. И Христос ничего не отвечает Пилату. А потом воскресает и дарит людям главный праздник и главное приобретение человечества во всей истории – Церковь, а посредством неё и самого Себя.

Меня несколько удивляет, что наша сегодняшняя встреча настолько пессимистична, потому что пессимизма, грусти и ужаса хватает за пределами этих стен. И почему-то никто не сказал о том, что в Христианстве и в Православии скрыт огромный запас оптимизма. Потому что Христос сказал своим ученикам: «Не бойтесь: Я победил мир!»

Конечно, нас всех заботит, чем обернутся текущие события для нашего общества и насколько отрицательно скажутся на его будущем. Тут уже вспоминали Силуана Афонского и его наказ «держи ум во аде и не отчаивайся». Я же хочу напомнить историю, которую Силуан рассказывал из своей крестьянской жизни. Однажды на ярмарке он встретил человека, который весело плясал под гармошку. Об этом человеке было известно, что он прежде находился в тюрьме за убийство. И Семён (будущий Силуан), движимый искренним интересом, подошел к этому человеку и спросил: «Как ты можешь так искренне и спокойно веселиться? Ты же человека убил?!»И тот ответил: «Знаешь, а я в тюрьме много молил Бога о прощении и в какой-то момент понял, что Он меня простил. И теперь я могу жить спокойно, потому что на моей душе нет этого греха». Этот рассказ призывает нас обнаружить в себе религиозный оптимизм – он сообщает, что знания о божественной любви и способности человека к обновлению и исправлению не должны позволять нам впадать в отчаяние даже от вида ошибок и преступлений, свидетелями которых мы сейчас становимся.

 

Яркий огонь войны виден издалека – он манит наблюдателя посвятить ему всё свое внимание целиком. В тоже время непрерывная информационная агрессия стремится каждого из нас сделать своим заложником, изматывает душу бесконечными картинами насилия и циничными спекуляциями на теме столкновения военной целесообразности и морали. Но и здесь у нас есть возможность отвлечься и не растворяться в происходящем. Хочу напомнить, что в свое время, когда миллионный хор народной любви требовал канонизации Серафима Саровского, многие люди в окружении императора восставали против этого и воспринимали такую инициативу прямой провокацией, потому что за всю свою жизнь преподобный Серафим ни словом не обмолвился об отечественной войне 1812 года, которая происходила при нём. Но каждого, кто приходил к нему, он встречал словами о воскресении Христа и призывал радоваться.

Оптимизм, о котором я говорю, не равнозначен эйфории поверхностного благодушия. И нужно отчетливо понимать, мы оказались современниками по-настоящему страшных событий. Здесь уже много говорили о гуманитарной катастрофе Донбасса, возможно, приход зимы обернется для Украины еще большей бедой. Но все же, на мой взгляд, даже это не самое тревожное. Решусь на сознательный цинизм: гуманитарные катастрофы случаются. Трагедия на Фукусиме, лихорадка Эбола – эти события повлекли за собой количество жертв, сопоставимое и превышающее численность погибших на Украине. На мой взгляд, гораздо страшнее то, что мы являемся свидетелями катастрофы культурной, цивилизационной и нравственной. И здесь наш оптимизм –религиозный оптимизм – способен дать нам возможность дойти до конца, принять, что происходящее может обернуться коллапсом и крахом привычного нам жизнеустройства.

(Я сейчас выступаю в роли героя старого анекдота, в котором, пессимист говорит, что хуже уже не будет, а оптимист его переубеждает: «Нет, будет! Нет, будет!»).

Конечно, православными людьми эта катастрофа нравственного уклада России, которую, видимо, можно воспринимать прямым продолжением катастрофы начала XX века, переживается особенно болезненно и остро. И вовсе не потому, что мы «православная страна». У меня за плечами богословское образование, но я не в состоянии подыскать смысл для этого выражения. Но вот смысл у словосочетания «христианская культура», безусловно, есть. И мне кажется, что люди, которые собрались за этим столом, привыкли думать, что русская культура, культура России, так или иначе связана с христианством и Православием, обусловлена им. И тот цивилизационный конфликт, который мы наблюдаем сегодня, конечно, провоцирует в нас кризис представлений о вере и о месте веры в истории нашей страны.

Но всякий кризис – повод к переосмыслению прошлого, новой оценке себя и своих приоритетов. Здесь за этим столом сегодня звучала такая интонация, что сейчас нам плохо, в то время как раньше было очень хорошо. Но то, что сейчас плохо – плохо настолько, что мы скатываемся в кризис веры – наверное, свидетельствует, что и раньше не всё было хорошо и правильно. Потому что 20 последних лет мы говорили о непрерывной и массовой катехизации, 20 лет констатировали возрождение религии, а получили событие в масштабах страны и всей современной цивилизации, в котором голос религии и Церкви не звучит, его совершенно не слышно. Зато, вдруг, выяснилось, что очень большому числу наших соотечественников не трудно переступить через евангельскую заповедь «не убий!» или всячески приветствовать пренебрежение ею, что в ХXI веке любые стороны гражданского вооруженного конфликта безо всякого стеснения могут считать для себя возможным эксплуатировать православие в роли родовой религии, что Церковь как институт может позволить себе демонстративно отстраниться от крупнейшей трагедии и дипломатично и изыскано решать свои административные проблемы и вопросы, вместо того, чтобы бить в набат и требовать немедленного прекращения кровопролития.

Мне видится, не в последнюю очередь подобное стало возможным из-за того, что за годы так называемого духовного возрождения у нас в его центре не возник, не оформился феномен богословия. Мы так и не нашли для себя возможность, не сформировали метод, не обрели навык и решимость активно утверждать христианские истины, чтобы в них заметно и естественно ощущалась принадлежность к современности, формулировать их на языке повседневном, научном, околонаучном…Активно присутствовать внутри современного международного христианского межконфессионального диалога. И, как мне кажется, современность сейчас создает необходимость, возможность и оптимальные условия для поиска этих смыслов, для обретения и выстраивания себя как актуальной и созидательной духовной общности.

За этим столом звучало утверждение, что в условиях войны некогда предаваться отвлеченным умствованиям, а нужно говорить о вере просто, сильно и ясно. При всем внешнем благодушии подобного суждения мне видится в нем отчетливая угроза: данный посыл слишком легко исказить. Просто, сильно и ясно, по мнению многих, говорят о вере люди, которые режут перед камерами головы американским журналистам. И в условиях обостренной агрессии общества прибегать к подобным приемам надо весьма осмотрительно и осторожно. Мне кажется, в первую очередь нам всем следует понять и признать: мы вплотную приблизились к порогу, когда поляризация и разделение привычной нам среды общения и существования уже состоялись, и в интонациях и стилях, которыми мы привыкли довольствоваться, ничего содержательного уже быть высказано не может. И в то же время за этой чертой, если мы примем ее для себя как черту невозврата, открывается путь в замечательную, называйте, как угодно, внутреннюю эмиграцию, «внутреннюю Монголию» Пелевина, или наоборот, Царство Христово. Где можно не бояться начать искать устойчивые смыслы и проговаривать их. Поначалу, наверняка, для узкого круга, а после, как знать, возможно, они отзовутся более громко и широко.

Но главной темой данного мероприятия заявлены перспективы православной журналистики в России. Поэтому в конце своего выступления я не могу обойти вниманием этот вопрос.

Во-первых, я бы всячески рекомендовал православным журналистам при всей напряженности и актуальности их профессии не игнорировать универсальную религиозную возможность не отождествлять себя до конца с событиями, непосредственными свидетелями которых им приходится быть. Понимать условность и ограниченность своих возможностей в ситуации, когда масштабные политические и социальные процессы вошли в инерционную, слабо контролируемую и предсказуемую стадию.

И здесь я бы призывал всех нас не возлагать на журналистов излишне большую ответственность. Журналисты, как правило, страдают манией величия – им кажется, они все знают или в состоянии все понять и узнать, а общество зачастую поддерживает их в этом заблуждении. На деле же, журналист – вовсе не мера всех вещей. Он в лучшем случае – любознательный и въедливый свидетель. Но, погружаясь в гущу событий, ты теряешь возможность составить себе общую картину – находясь под бомбежкой, сложно понять с какой стороны летит бомба. Поэтому никакие окончательные ответы на предельные вопросы сложившейся ситуации журналистика дать не может. И православная журналистика не должна впадать в это очарование всеведения.

Виктор Судариков

Виктор Судариков

Мы понимаем, что имеем здесь, как минимум, две большие проблемы. Одна проблема, во многом еще не осмысленная, — это проблема Церкви и войны. На мой взгляд, подробного исследования и разбора пока эта проблема в православии не имеет. Была некая достаточно распространенная иллюзия, что война – это то, что пробуждает веру, что «в окопах неверующих нет» и так далее. Но сейчас мы видим, насколько война, по крайней мере, гражданская война, война братских, близких народов, противоположна христианству. И для многих людей, считающих себя верующими и связывающих свою жизнь с христианской верой, — это страшное испытание.

Если говорить об опыте дискуссий, то на форуме «ПравМира» нам пришлось ввести мораторий на дискуссии по теме войны на Украине, потому что никакие слова о мире и о том, что между нами есть общее, и это общее – гораздо важнее, чем различия, не помогали. Здесь можно констатировать наше локальное поражение, потому что взаимное неслышание, ненависть, распространение непроверенной и враждебной, ведущей к ненависти информации, даже не информации, а скорее, фейков, просто «зашкаливало». Стоило только отпустить и не модерировать такие беседы, как люди, которые до этого говорили о том, что они единоверцы, схлестывались в противостоянии.

Какого слова ждут от Церкви? Большинство ждёт санкций своих действий, каждый ждёт оправдания себе. И как только начинаешь приводить евангельские слова о неосуждении и прощении, как только отказываешь кого-то безраздельно поддержать — то получаешь обвинения в толстовстве, в либерализме, соглашательстве, — в чем угодно. Цитируешь Евангелие – получаешь в ответ «не приставайте, мы все знаем, но у нас тут сейчас другие проблемы».

Или от давно знакомого человека, лет двадцать как живущего церковной жизнью, я получил недавно такие слова: «Любой шаг по совести всё равно идет в зачет на ту или на другую сторону. Нельзя ошибиться стороной». То есть, совесть человека, сознание человека как христианина оказывается в подчинении тому разделению, которое случилось в контексте войны. Это самая главная проблема: Евангелие оказывается на задворках, на втором месте.

Вторая проблема – война и церковные СМИ. Что делать, о чем говорить? Во-первых, конечно же, стоять на позиции миротворчества. Но здесь есть и такая проблема: когда совершается преступление, когда происходит нечто против воли Божией и против человеческой справедливости – то совершившееся приходится так и называть – грехом, злодейством, преступлением. А как не называть? Промолчать? Тогда это будет больше похоже на равнодушие, чем на молитвенное сопереживание. Но если вещи называть своими именами, то, соответственно, те, кто находится на другой стороне, тебя обвинят в том, что ты враг, что, на самом деле, ты не о мире печешься, а о том, чтобы победить. Слово о мире, когда оно связано с правдой, с праведностью, многим не нравится.

И это, я боюсь, подобно тому, как библейских пророков изгоняли и всячески преследовали. И если современные люди, которые, конечно, могут не иметь силы пророческой, но хотят говорить о правде и о мире — это многим не нравятся. Это реальность, с этим надо считаться. Естественно, что когда мы никак не можем воздействовать, мы должны, скорее, молиться и молчать.

Я согласен с Татьяной, что христианское отношение к миру – неисчерпаемо, что каждое время задает Церкви свои вопросы. И тут тоже предстоит найти язык, при котором личное, пережитое может быть как-то сообщено другим и становится для них интересным. К сожалению, далеко не всегда такой личный рассказ о чем-то значимом для себя можно передать так, чтобы это стало значимо и для других людей.

По-моему, не стоит забывать и о том, что у нас есть Святые отцы; святоотеческое слово – это не нечто оторванное от жизни. Отцы жили во времена, когда войны были всё время. И чтобы понять, как и о чем можно говорить христианам во времена войн и катаклизмов – можно и нужно у них поучиться.

Протоиерей Александр Ильяшенко

Протоиерей Александр Ильяшенко

Протоиерей Александр Ильяшенко

Хочу пожелать, чтобы встреча была традиционной и регулярной, и, может быть, даже и чаще, чем раз в год, в таком составе или сокращенном, но обязательно нужно собираться и обсуждать важные темы. Ответственность на журналистах, конечно, колоссальная. Как поэт сказал: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Так вот, подчас в словах, статьях слышатся нотки, что автор в своей правоте убежден. Бывает, что оправданно, а бывает, что и нет. Звучит и слово «христианин». Мне приходилось встречаться с замечательными подвижниками ХХ века. Они слово «христианин» применительно к себе просто так не произносили. Нам до их уровня еще надо дорасти. Вот, если тебе приставят пистолет к виску и спросят: «Христианин ли ты?» И ты скажешь «Христианин», тогда ты действительно христианин.

Пушкин сказал, что слово поэта уже его дело. А бывают времена, когда от слова зависит его собственная, или чья-нибудь жизнь. Бывают периоды, когда слово может стать чьей-либо смертью. Опять-таки такая ответственность очень высокая, и нужно 30 раз взвесить, прежде чем сказать. Что касается острой темы, например, того, что происходит на Украине, то не хочу её касаться, потому что будем обсуждать подобные острые темы неоднократно, чтобы прийти к каким-то выводам, формулировкам, общим точкам зрения и так далее. Важен медицинский принцип: «Не навреди». Если не знаешь, как твое слово отзовется, лучше помолчи.

Помните, какой вопрос первосвященник задал Спасителю первым во время допроса?

«Расскажи о учениках и о учении своем». Спаситель на первую часть вопроса не ответил, он ее просто проигнорировал. Вот как страшно трудно, перед лицом прямой угрозы никого не назвать, это и есть явление подлинного христианства.

И вот эти задачи, мне кажется, нужно нам суммировать, осознать и доносить их прямым ли текстом, эзоповским ли языком, или еще каким-то языком, но нужно доносить до наших слушателей, сознавая ответственность, которая на нас лежит. Спасибо.

Протоиерей Александр Ильяшенко

Протоиерей Александр Ильяшенко

IMG_0926 - 2014-09-03 at 19-41-40

IMG_0986 - 2014-09-03 at 20-05-50

IMG_1057 - 2014-09-03 at 20-39-08

 

 

IMG_1063 - 2014-09-03 at 20-53-51

IMG_0871 - 2014-09-03 at 19-07-27 IMG_0884 - 2014-09-03 at 19-19-29 IMG_0893 - 2014-09-03 at 19-28-18

IMG_1002 - Version 2 - 2014-09-03 at 20-11-35 IMG_0942 - 2014-09-03 at 19-44-39 IMG_1116 - 2014-09-03 at 21-19-47 IMG_1026 - 2014-09-03 at 20-23-48 IMG_0874 - 2014-09-03 at 19-13-49 IMG_0978 - 2014-09-03 at 20-02-53 IMG_0930 - 2014-09-03 at 19-43-06 IMG_0904 - 2014-09-03 at 19-32-34 IMG_1238 - 2014-09-03 at 22-18-15 IMG_1034 - 2014-09-03 at 20-29-43Фото: Ефим Эрихман

 

Поскольку вы здесь...
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Лучшие материалы
Друзья, Правмир уже много лет вместе с вами. Вся наша команда живет общим делом и призванием - служение людям и возможность сделать мир вокруг добрее и милосерднее!
Такое важное и большое дело можно делать только вместе. Поэтому «Правмир» просит вас о поддержке. Например, 50 рублей в месяц это много или мало? Чашка кофе? Это не так много для семейного бюджета, но это значительная сумма для Правмира.