13 января в Москве прошел марш в защиту прав российских сирот. Шли по привычному маршруту — от памятника Пушкину до проспекта Сахарова, но без привычных лозунгов и партийных колонн. Депутатов Государственной думы, проголосовавших за «антимагнитский закон», за два с половиной часа, пока продолжался марш, успели вспомнить поименно, но до сирот и их реальной защиты, кажется, так и не добрались.
Фото: ИТАР-ТАСС
Этот марш был похож и не похож на все марши предыдущего года. Те же интеллигентные лица, те же компании, те же привычные места встреч. Те же кружки помощи — для тех, кто в колониях и в СИЗО. На старых, давно обжитых местах телеоператоры и фотографы. Те же панорамы от Рождественского монастыря: по бульварам плотно движется пестрый поток людей, сколько нас — понять трудно, но ясно, что нас очень много, не меньше, чем летом, осенью и весной. Семь тысяч человек — посчитают потом в ГУ МВД по Москве. Двадцать тысяч — скажут организаторы. Двадцать четыре тысячи получится у тех добровольцев, кто подойдет к маршевой статистике с максимальной серьезностью. Да, и вертолет над нами кружит все тот же. И, кажется, эти лица полицейских — вполне дружелюбные — мы тоже уже видели. И даже их крепким валенкам в прошлом феврале успели позавидовать.
Чего точно не было раньше — никогда в толпе марширующих не видно было так много пожилых людей. «Марш отцов и матерей», — скажет потом журналист Александр Морозов, и это будут самые точные слова, сказанные об этой акции. Никакого деления на партии, на колонны левых и правых — здесь собирались не демонстрировать свои политические предпочтения, а защищать базовое человеческое право на семью. Защищать от имени тех, кто по малолетству, немощи и бесправию не может этого сделать сам.
В руках у Елены Арманд мятый самодельный плакатик — просто лист формата А4, заправленный в файл. На плакате то же, что и у всех: «Руки прочь от сирот». Только в отличие от многих, кто вышел на бульвары, она знает, о чем говорит. За плечами 77-летней женщины семнадцать лет работы в интернате для детей с отклонениями в умственном развитии.
Елена Арманд. Фото: Наталья Малевич facebook.com
Она попала в этот интернат в 1989-м, уже состоявшимся педагогом, музыкантом, диссидентом старой закалки. Мороз минус тринадцать не самая подходящая атмосфера для воспоминаний, и единственное, что Елена Давыдовна успевает мне сказать, — что у нескольких из ее воспитанников-олигофренов родились совершенно нормальные дети. И еще она показывает свою книгу — книга называется «О Господи, о Боже мой» и рассказывает о том самом интернате в Тверской области. Мне стыдно, что об этой книге я слышала не раз, но чтение ее откладывала на потом. У меня свой счет на этом митинге: я уже точно знаю, что пришла на него не зря.
«Видели Петрановскую, видели?» — пролетает по толпе. Психолог Людмила Петрановская, одна из тех, кто начал заниматься сиротами не вчера и не по воле Государственной думы, накануне через социальные сети обещала, что будет прямо на бульварах консультировать по вопросам усыновления и опекунства. Говорят, в самом начале шествия, пока большинство томилось у рамок металлоискателей, была и консультировала на пятачке у памятника Высоцкому.
Вообще о том, что мы здесь все ради детей, а не только для того, чтобы увидеть хороших людей и сделать десяток-другой снимков, на этом шествии все время приходилось себе напоминать. Ничего удивительного: организации и фонды, занимающиеся вопросами усыновления и помощью детским домам, в России разобщены и малочисленны — если им не под силу рассказать о себе максимально лояльной публике, той, то собралась на бульварах, стоит ли ждать, что их голоса услышат в Государственной думе? Пока самое большее, на что мы все способны, — это рассадить на бульварных скамейках плюшевых мишек, пожать руку Григорию Чхартишвили и Льву Рубинштейну, послушать где-то на обочине проспекта экс-депутата Геннадия Гудкова. Да, еще мы умеем громко кричать: «Позор!» Этого, кажется, уже немало. Но сироты нас пока не услышали.
Главный вопрос этого митинга — услышали ли нас депутаты, те самые, чьи портреты пронесли в этот день от Пушкина до мусорного контейнера в конце проспекта Сахарова. Море портретов, гораздо больше, чем на первомайских демонстрациях в советское время. Говорят, их всех теперь нужно знать в лицо. Наверное, те, кто так говорит, правы. Но я после шествия помню только лицо Елены Арманд. И еще мне очень стыдно, что после трехчасового марша о российских сиротах я знаю так же мало, как сегодня утром.
Марина Гринева
Читайте также:
