В статье «Гражданская война — поражение России» мы начали разговор об одной из самых трагических страниц в истории нашей страны — Гражданской войне, 95-летие начала которой исполнилось в этом году. Несмотря на столь значительный временной промежуток, интерес к событиям того периода не ослабевает по вполне понятным причинам: слишком дорого обошлись они нашей стране. Победа большевиков привела к глобальным и уже, увы, необратимым изменениям в строе русской жизни и в национальном характере. К тому же на протяжении долгого времени правдивый разговор о происходившем после 1917 года был немыслим по причинам идеологическим; возможность познавать историю своей страны без умолчаний и заведомой лжи мы обрели сравнительно недавно.
В этот раз своей точкой зрения на события тех лет делится Феликс Разумовский. Он известен многим нашим читателям как автор и ведущий исторической программы «Кто мы?», которая выходит на телеканале «Культура» вот уже более 20 лет. Один из составляющих программу тематических циклов был посвящен революции и Гражданской войне и назывался «Кровь на русской равнине». Что происходило, почему русские люди убивали друг друга, откуда взялось такое страшное ожесточение? Телезрители искали ответы вместе с ведущим.
Предлагаем вниманию читателей беседу с Феликсом Разумовским о причинах и истоках Гражданской войны. Мы публикуем также фрагмент его новой книги — литературной версии программы «Кто мы?», рассказывающий об одной из главных побед большевиков — победе над русским крестьянством1.
— Феликс Вельевич, общеизвестно, что гражданские войны — самые жестокие, так было не только у нас. В чем причина этого? И что должно произойти, чтобы люди, говорящие на одном языке, настолько возненавидели друг друга?
— В ваших вопросах — естественная попытка связать нашу Гражданскую войну с похожими явлениями в других странах. Но я хочу попытаться развернуть этот разговор все-таки в сторону уникальности. Да, всякое противостояние в любом обществе, основанное на том, что появляются и утверждаются разные взгляды на политические реалии, на судьбу страны, может накалиться настолько, что люди забудут обо всем на свете. Частности будут, конечно, схожи, почему нет. Но все-таки смею думать, что наша история начала ХХ века — периода Гражданской войны — именно уникальна. Это совершенно уникальное явление, и его даже называть стоит по-другому: русская Смута. Россия не единожды проходила через подобного рода испытания. Исторические срывы, провалы и катастрофы следует признать важнейшей особенностью русской цивилизации. Путь постепенного, последовательного развития время от времени нас начинает тяготить. И тогда Россию сотрясает очередная Смута — тяжелейшая эпоха лавинообразного распада и разложения. Эта разрушительная энергия Смуты отменяет красоту и человечность русской жизни, ее высокое призвание, отменяет величие нашей культуры — собственно, всё то богатство, которое мы ценим и любим. Русская Смута — род национальной болезни, форма кризиса, пробуждающего и развязывающего темные страсти и низменные инстинкты. Смута всякий раз запускает механизм национального саморазрушения, деградации и развала государственности. Специально упоминаю об этом, потому что для Русского мира государство — важнейший институт. На самом деле всё это, конечно, только следствие. В первую очередь смута поселяется в умах и душах русских людей всякого чина и звания: Ибо люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны (2 Тим. 3, 2). Вот исчерпывающая характеристика смутного времени. В начале XX века русского человека невозможно узнать: самые низменные проявления выплескиваются наружу, приобретают демонстративный характер. Это создает соответствующий моральный климат в стране и быстро меняет общество на новый лад. В первые ряды выдвигается совершенно особый тип людей, которые, демонстрируя беспредельную злобу, безжалостность, неблагодарность, могут повести за собой других. И нам важно понять: а когда всё это у нас началось? Когда началась очередная русская Смута? В большинстве исторических сочинений и в школьных учебниках называется 1918 год. Стало быть, начало Гражданской войны привязывается ко времени появления антибольшевистских сил, к рождению белой армии в Новочеркасске и к началу знаменитого Ледяного похода… Но как же так? Ведь белые хотят положить конец Смуте — развалу государства, общества, культуры, не так ли. А когда начался развал? Наверняка задолго до 18-го года…
Странно всё это. Налицо явная подмена и крайне печальная ошибка русского сознания.
На самом деле очевидные проявления Гражданской войны можно наблюдать в русской жизни уже в 1902 году. Я напомню, в тот год в Полтавской губернии зафиксированы первые погромы дворянских усадеб, так называемые «грабижки». А в 1905-м во время печально знаменитых «майских иллюминаций» у вас на Волге в Саратовской губернии только в один день сгорело 150 усадеб. И это не что иное, как полномасштабная Гражданская война, которая началась задолго до 1918 года. И наконец, самое главное: именно то, что Россия уже находилась в состоянии Смуты, в состоянии Гражданской войны, позволило большевикам взять власть в октябре 17-го. Впоследствии новая власть будет старательно скрывать этот очевидный факт. В «Кратком курсе» большевистские идеологи будут утверждать обратное, якобы Гражданская война была следствием революции, якобы это попытка реванша отброшенных, разбитых эксплуататорских классов. На самом деле всё как раз наоборот — захват власти большевиками являлся следствием Гражданской войны, и без Гражданской войны ни о какой власти эта маргинальная партия не могла даже мечтать. Подобное не могло никому прийти в голову.
Между тем точную дату начала русской Смуты XX века назвать невозможно. Это не событие, а явление, которое проявляется постепенно. В 1902 году Смута стала реальностью, во всяком случае, те самые «грабижки» в Полтавской губернии описаны Короленко. А дальше, конечно, люди наблюдательные, ответственные, серьезные, прежде всего национальная элита должна была серьезно задуматься и попытаться эту первую волну Смуты как-то утихомирить, что-то ей противопоставить. Но происходило в основном нечто противоположное: уже начавшуюся русскую Смуту всячески раздували и поддерживали, абсолютно не понимая, какая гигантская разрушительная энергия за этим стоит. И возникает естественный вопрос: а почему же русское общество проявило в данном случае поистине фантастическое легкомыслие? Так вот, тут дело в нашей феноменальной беспочвенности, в незнании собственного народа, своей страны. Этим традиционно страдала русская элита на протяжении нескольких веков. «Всё богатство, разнообразие, красота Российской империи и ее прошлого шли мимо нашего школьного обучения, как и красота Православия», — напишет в своих мемуарах Ариадна Тыркова2.
Вообще говоря, это наша большая беда, до сих пор не преодоленная, не избытая. И потому, кстати, великая Смута начала ХХ века, вся эта чудовищная по размаху Гражданская война явилась для нас полной неожиданностью. И до сих пор мы так и не можем это явление осознать. Не можем пересмотреть и отбросить лукавую большевистскую идеологическую конструкцию.
— Связывая русскую Смуту с крестьянскими мятежами, Вы, стало быть, всё же видите ее истоки в аграрных проблемах?
— Ни в коем случае! Аграрные проблемы, описанные А. Н. Энгельгардтом в его знаменитых «Двенадцати письмах из деревни» (1870-е гг.), ушли в прошлое. О постоянном голоде и традиции «хождения в кусочки» русская деревня успела забыть. В начале XX века благосостояние русского крестьянства заметно увеличилось. И вообще, если взять русскую экономику в целом, мы увидим картину впечатляющую и даже захватывающую. Экономика страны на подъеме, одна за другой решаются серьезнейшие экономические проблемы — и в деревне, и в городе. Неразрешимых экономических проблем в России не существует… Но при этом у страны нет будущего. Можно считать это русским парадоксом. Бурное экономическое и политическое развитие страны не останавливает, а, напротив, усиливает нарастание Смуты. Казалось бы, всё постепенно решается, зачем же разносить в щепки этот, в общем, достаточно хорошо и человечно устроенный мир? И тут не может быть никаких иллюзий: вопрос стоял именно так — разнести историческую Россию в щепки.
…Если бы всё дело было в экономике, в хозяйстве, наконец, в политике — с этим уж как-нибудь худо-бедно бы справились. Но проблема русской деревни имела глобальный характер. Всё упиралось в народное сознание… Стало быть, в веру и культуру.
Непоколебимое убеждение русской деревни состояло в том, что вся земля должна перейти в руки крестьян. Она, деревня, об этом мечтала — десятилетия! Чтобы царь забрал землю у помещиков и поделил. Тогда всё будет хорошо. Если бы! Ученые специалисты с цифрами в руках показывали, что это иллюзия. Большая часть пахотной земли уже находилась в крестьянском владении. Многие крестьяне в начале ХХ века имели возможность покупать землю, и часто покупали ее у того же помещика. И всё равно вопреки всему, вопреки здравому смыслу считали земельную собственность злом! Что же тогда говорить о безземельных или малоземельных крестьянах? Они только и ждали сигнала к великому земельному переделу.
— Как известно, в европейской части России свыше 80% пахотных земель к 1917 году уже находилось во владении крестьян, и процесс перехода земли в крестьянские руки продолжался весьма интенсивно…
— Ни марксистский, ни позитивистский подход здесь не работает. Во главе аграрных беспорядков выступала наиболее экономически состоятельная и крепкая часть деревни. Сплошь и рядом этим заводчикам Смуты, главарям «грабижек» разрушительное движение было невыгодно. С точки зрения здравого смысла им было выгодно сохранение частной собственности — именно частной, а не общественной. Всеобщее поравнение, «черный передел» отвечал имущественным интересам беднейших слоев… Однако классовая и экономическая реальность в данном случае не имеет решающего значения.
…«Ох, Бога забыли. Забыли, значит. Забыли, забыли мы Бога-то…» — это диагноз Толстого-художника, описавшего поглощение русской деревни «властью тьмы». Известная толстовская пьеса с таким названием появилась в конце 1886 года, с тех пор темные страсти в среде крестьянства неуклонно нарастали. Иначе говоря, всё становится на свои места, если мы увидим в судьбе русской деревни явление духовного порядка, болезнь русского духа, с которой Русский мир не смог справиться.
Вот где следует искать истоки Гражданской войны. И совершенно нелепо представлять эту войну как противостояние между красными и белыми. Главной движущей силой русской Смуты является, естественно, крестьянство, большинство населения страны. Совладать с этой Смутой не мог никто, кроме большевистской «партии нового типа». Главари этой партии действовали в духе характерного, узнаваемого явления, так называемого самозванчества. Русская Смута всегда выводит на авансцену истории толпу самозванцев, готовых отречься от всего и вся, вплоть до собственного имени. Для большевиков отречение «от старого мира» являлось основой политического существования, они были типичными самозванцами — по своему мирочувствию, по своему человеческому типу, вообще, по готовности пойти на любую низость. Нормальный, приличный человек действовать таким образом не сможет, у него есть нравственное чувство и моральное табу, которое его остановит. А большевики не останавливались ни перед чем.
Одновременно в России начала действовать другая сила — Белое движение, пытавшееся спасти историческую Россию — ту Россию, которую разносила в щепки русская Смута. Несколько сотен тысяч русских людей попытались остановить процесс национального распада. Сначала, в пору Ледяного похода 1918 года, их было мало, потом будет больше, значительно больше. В нравственном и гражданском смысле то, что они делали, было необычайно важно. Если бы у нас не было соратников Деникина, Колчака и Врангеля, нам трудно было бы всерьез говорить теперь о самоуважении. Белое движение, при всем его несовершенстве, всегда будет восхищать. Как всякий нравственный подвиг.
— Вы говорите о крестьянстве как о движущей силе русской Смуты. Но ведь, чтобы загорелось, кто-то должен поднести спичку к сухому сену. Например, во время аграрных беспорядков 1905 года в нашей Саратовской губернии, которую Вы упомянули, нередко выдвигался лозунг: «Вся власть — Учредительному собранию». Малограмотный крестьянин сам придумал этот лозунг, или, что вероятнее, ему этот лозунг вложил в голову заезжий агитатор?
— Крестьяне обычно политических лозунгов не выдвигали и к власти не стремились. И это принципиально важно. А то, что разные общественные силы пытались использовать энергию крестьянского бунта, — это естественно. Где-то удалось подсунуть мужикам нечто им непонятное и ненужное. Ведь пока мужики борются за землю, господа в столицах борются с властью (царем, правительством), «борются за свободу». А народ борется с господами. С ними народ не хочет жить бок о бок на одной земле. Потому и горят дворянские усадьбы. И тут опять-таки не в классовых противоречиях дело, не в экономических интересах. Страна давно живет в атмосфере глубочайшего культурного, цивилизационного раскола, и наличие в деревне пусть незначительного элемента другой цивилизации — вот этого русского образованного и по-европейски живущего человека — традиционный крестьянский мир раздражает бесконечно. И потому помещика надо, попросту говоря, выкурить из родных мест. Казалось бы, зачем жечь усадьбы — там ведь помимо всего прочего картины, библиотеки… Но жгут, чтобы помещик не вернулся. Чаще всего крестьяне приступали к погрому помещичьей усадьбы не вдруг. Мужики заранее предупреждали владельца. Сначала являлась к нему небольшая группа крестьян, степенно осматривала усадебное хозяйство, так называемую экономию, и на прощание сообщала барину, мол, будем тогда-то. Причем помещики большей частью вели себя крайне пассивно и даже не помышляли о защите своих гнезд. Просто уезжали подальше от греха. Иногда эти отъезды были воистину умилительны. Добродушные крестьяне помогали «благодетелю» укладывать чемоданы и узлы. Прощались у крыльца необычайно сердечно: «По-хорошему, мол, значит, по душам». «Нешто мы не понимаем, что озорничать не годится». «Ты, батюшка барин, не сумлевайся». Говорилось это вполне искренне. Но и грабить, разорять и жечь на следующий же день крестьяне будут так же искренне, от души! Как видите, картина в целом была сложной и многогранной. И потому, читая мемуары, иной раз можно встретить описание ситуации почти что идиллическое. Сплошь и рядом отношения между деревней и усадьбой были хорошими и добрыми. Однако эти отношения не отменяли глубинного трагического противостояния. И в этом — одно из принципиальных отличий Гражданской войны в России от похожих событий в других странах. Там — столкновение людей с разными политическими убеждениями; здесь — столкновение по сути разных народов, говорящих на разных языках, имеющих разные системы ценностей и живущих по-разному.
— Как Вы относитесь к словам А. И. Солженицына о 1917 годе: «Интеллигенция сумела раскачать Россию до космического взрыва, да не сумела управить ее обломками»? Вы согласны с этим?
— Отчасти согласен. Хотя антиинтеллигентский пафос «Красного Колеса» кажется мне чрезмерным, русская интеллигенция там сильно демонизирована. Конечно, спору нет, было бы прекрасно, если бы интеллигенция в нашей стране была национальной, почвенной. Если бы она не страдала радикализмом и умела сотрудничать с властью. Да, интеллигенция, несомненно, подлила масла в огонь русской Смуты… Но в «раскачивании» России поучаствовали все: и власть, и элита, и бюрократия, и генералитет. К тому же перехватить Смуту и канализовать ее энергию практически невозможно, об этом нужно помнить. Может быть, Смуту можно предотвратить, только с этим вопросом не стоит обращаться к современникам царя Николая II. Подобные проблемы нужно решать вовремя, то есть в нашем случае это по крайней мере середина ХIХ века. Для чего характер и стратегия так называемых «великих реформ» должны были быть совершенно иными. А в начале XX века было уже поздно. Даже сильный и умелый правитель бессилен перед надвигающейся смертельной опасностью. Царь Борис Годунов, несомненно, знал толк во власти и тем не менее остановить продвижение Лжедмитрия Годунов не смог. Действовал решительно, жестко — всё напрасно. Наверное, если бы интеллигенция и общество в целом не третировали власть, не дразнили народные инстинкты — полного крушения исторической России можно было избежать. Все-таки с великой Смутой начала ХVII века нация смогла справиться. Смогла пробудиться и возродить Русский мир. Тогда как одолеть Смуту ХХ века нам не удается до сих пор. И далеко не последняя тому причина — те самые изъяны исторического мышления и сознания. Мы с легкой руки Александра Блока (на самом деле не только его) слишком большое значение придаем теме «Интеллигенция и революция» и одновременно весьма неохотно говорим и думаем о том, что происходило тогда с нашим народом, еще точнее, с крестьянством, которое превращалось в мятежные толпы, в криминальный сброд. Иван Бунин называл эту нашу слабость «народолюбчеством».
— Почему же все-таки большевистские лозунги — примитивные, демагогические — оказались привлекательными для столь многих людей, в том числе образованных? Ну хорошо, большевики — люди без совести, без чести, без роду и племени, но вот — Блок. Ведь он тоже пребывал под этой чарой, во всяком случае, до известного времени, и не один он.
— Все большевистские идеи и лозунги — типичное проявление утопизма. Этим специфическим оружием пользуются все заводчики русской Смуты, бывшие, настоящие и будущие. Россия, стоящая на пороге Смуты, беззащитна перед утопией. В ХVII веке это была мечта о чудом спасенном царевиче, «природном государе», в ХХ веке явились новые соблазны: мечта о так называемом «черном переделе», о вольной земле, светлом будущем и мировой революции. Между прочим, в этом ряду и последнее русское наваждение — западный рай, торжество свободы и прогресса. Такова особенность русской духовности — желание обрести рай на земле, найти дорогу в Опоньское царство. Разумеется, утопизм встречается не только у нас в России, и на Западе мечтают о «Городе Солнца». Однако готовность «сказку сделать былью» «у нас» и «у них» — разная.
И сочинители «сказок» у нас обычно в большом почете, особенно в пору надвигающейся Смуты. Александр Блок был необыкновенно даровит по этой утопической части. Его видения удивительны и художественно совершенны. Его «Опоньское царство» — это иные миры, где всё гармония, красота и искусство. На этом фоне реальная жизнь — пуста, бессмысленна; совсем не то что «музыка революции». Зачарованный этой музыкой поэт напишет статью «Интеллигенция и революция»:
«Что же задумано?.. Переделать всё. Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью…» Вот так столпы Серебряного века подпирали здание русского большевизма. И рождалось нечто откровенно кощунственное.
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнем-ка пулей в Святую Русь…
А между тем эти строчки — не что иное, как формула Гражданской войны в России.
Религиозный фронт Гражданской войны станет для новых хозяев русской жизни не просто важным, а — принципиально важным, приоритетным. И вот что поистине удивительно, хотя и закономерно: только на этом фронте большевики не смогут одержать полной победы. Смута ХХ века сметет всё — русскую государственность, русскую власть, русское общество. Всё будет лежать в руинах. Но Церковь, Русская Православная Церковь выстоит.
— Почему в наши дни возникает ностальгия по советскому периоду и его вторичная мифологизация? И что можно этому противопоставить?
— На мой взгляд, всё это возникает на фоне пустоты современной русской жизни. Нет никаких внятных национальных задач, нет стратегии развития — есть только какое-то достаточно жалкое существование. И мы непроизвольно обращаемся к прошлому. Оборачиваемся назад и видим жизнь, в которой якобы не было культа материального, культа денег, в которой было общее дело, созидание, успехи и победы. Далее начинаются наши русские мечтания — о сильной руке, о великом кормчем, ну и отце, конечно. Следует добавить, что даже в Церкви можно встретить людей, соблазнившихся этими образами. И это особенно печально. Что тут скажешь? Мы до сих пор не разобрались со своей судьбой, со своим прошлым. Не дали себе труда по-настоящему осмыслить, понять важнейшее явление русской жизни ХХ века — русскую Смуту. Мы до сих пор повторяем зады советской коммунистической пропаганды — про три русские революции, Гражданскую войну, строительство новой жизни. Наше историческое сознание не может вместить ключевое явление ХХ века — подвиг Российских новомучеников. Между тем этот невиданный в новейшей истории опыт стояния в вере Христовой нам жизненно необходим. Без него нам не избыть затянувшуюся Смуту. И не оздоровить наше национальное бытие.
