Анна Белозерова
О коронавирусе я впервые услышала в январе, когда о нем активно стали писать коллеги из других государств. А в начале февраля я возвращалась домой из Израиля, и меня тогда впечатлил абсолютно пустой аэропорт Бен-Гурион. Обычно часа три надо, чтобы пройти все кордоны, в этот раз мы проскочили их минут за 40. Объяснение было простое: китайцы уже никуда не летали.
Еще в феврале мы думали, что это сезонный тяжелый грипп. Все оказалось не так: совсем не грипп, вирус протекает с другими клиническими проявлениями. В начале марта мы были уверены, что тяжело болеют только пожилые, оказалось, что и дети болеют, да еще как.
Всю эту информацию мы собирали и обсуждали с коллегами. Мы много общаемся между собой в закрытых группах, выкладываем разнообразные случаи, обсуждаем их. И сегодня любой врач, непосредственно работающий с COVID-19, скажет вам: в силу особенностей вируса борьба с ним оказалась сложнее, чем мы предполагали.
Если человек заболевает гриппом, он тоже заразен и опасен для окружающих. Но грипп клинически тяжело протекает, куда ты пойдешь с температурой под 40? Человек встает на ноги и может выходить на улицу, когда он уже не заразен. С коронавирусом другая история — многие болеют бессимптомно, по данным из разных стран — от 20 до 45%. У них болезнь протекает легко, но при этом они опасны для тех, кто имеет предрасположенность тяжело заболеть.
Это вирус, распространение которого контролировать намного сложнее, чем распространение гриппа, вот в чем его главная особенность.
В начале марта наши коллеги в Москве начали принимать первых пациентов с ковидом. В Карелию коронавирус пришел позже, чем в Москву, примерно на месяц. Связываю это с тем, что зимой наш регион почти не посещают туристы, отпускной сезон не наступил. Да и сами жители Карелии не так часто ездят за границу, как москвичи.
Первый пациент с COVID-19 в регионе был госпитализирован в начале апреля. А снимки его легких я увидела неделю назад. У нас было два месяца, чтобы подготовиться к эпидемии, и работы было сделано много — перепрофилировали несколько учреждений, обучили персонал, собрали средства индивидуальной защиты откуда только можно.
С коллегами. Фото: Anna Belozerova / Facebook
Я работаю в Республиканской больнице имени В.А.Баранова, параллельно мы являемся региональным сосудистым центром. А в таких учреждениях не размещаются койки конкретно для лечения пациентов с коронавирусом.
В Петрозаводске было принято очень разумное решение – 12 апреля госпиталь ветеранов перепрофилировали под прием больных с коронавирусом, а до этого пациенты лечились в инфекционной больнице. Госпиталь ветеранов состоит из двух зданий: поликлиника стеклянным длинным переходом соединяется со стационаром. Медики живут в поликлинике, в стационар на дежурства ходят через этот стеклянный шлюз. На мой взгляд, и проживание медиков в отдельном корпусе, и этот шлюз как граница между «красной» и «зеленой» зоной — позволяют наладить адекватный инфекционный контроль.
«Те, кто боятся, на такой работе не задерживаются»
Конечно, для работы в условиях эпидемии врачам нужно было дополнительное обучение. Его проводила и я в своей больнице, и другие врачи. Мы сами перевели с английского некоторые образовательные материалы по средствам индивидуальной защиты и по КТ-диагностике коронавируса и выложили их в общий доступ.
На тренировки — как правильно одеться для работы в «красной» зоне и раздеться после нее — уходит несколько дней. Есть еще четкие рекомендации, развешанные по стенам перед входом в «красную» зону, они тоже помогают врачам.
Помню, был случай: требовалась экстренная операция пациенту, у которого не исключался коронавирус, вся операционная бригада работала в защите. В этом плане для хирургов мало что поменялось, разве что не маски пришлось надевать, а респираторы. А рентгено-хирурги или хирурги, которые оперируют с рентгеновским наведением, еще и фартук в 12 килограммов на себя сверху надевают. Так что не только инфекционисты и реаниматологи, но и врачи других специальностей так или иначе сталкиваются с коронавирусом. И готовы перестроить свою работу.
Лично я в средствах защиты работала долго в туберкулезном стационаре, для меня они не в новинку. Я несколько раз училась на курсах ВОЗ по инфекционному контролю, сама в своей больнице эти курсы проводила — для медсестер и персонала рентгеновских служб.
У меня и страха особого нет. Когда ты 15 лет в туберкулезном диспансере отработал, мало что страшно. Тот, кто боится, на такой работе не задерживается. Ты просто привыкаешь к тому, что нужны определенные меры предосторожности, это норма жизни. И все коллеги спокойно восприняли эти новые условия работы. Мне повезло: среди них не было тех, кто хватался за сердце или уходил в отрицание.
Все понимают: раз ты учился на врача, в любой момент может возникнуть ситуация, когда ты выйдешь из привычного режима и будешь работать по-другому. Врачи есть врачи. Если случилась эпидемия, врач собрался и пошел работать. А кто вместо нас это сделает? У меня такое отношение: да, сейчас меня жизнь поставила в такие условия. Если начинать сильно задумываться о тяжести нового положения, ни к чему хорошему это не приведет, многие знания рождают многие скорби. Я просто иду и описываю те снимки, которые мне принесли или прислали. Сегодня их может быть четыре, завтра — 30.
Не могу сказать, что боюсь за себя, но боюсь за своих близких-реаниматологов, за тех, кто работает на переднем крае. Врачебное сообщество сейчас стало хорошо видно, все показывают себя молодцами. Могу сказать о своем главвраче, Тамази Дарчовиче. Он каждое утро проверяет, достаточно ли у врачей средств защиты, ищет возможности докупить их, из госрезервов подтянуть, не сидит на месте. Также хочу отметить, что сегодня помощь благотворительных фондов, в том числе и «Правмира», — спасение для многих врачей и больниц по всей стране. Мы во многом благодаря таким покупкам и справимся с этой эпидемией.
Фото: Anna Belozerova / Facebook
Лично я с больными напрямую не общаюсь, я занимаюсь диагностикой, для этого мне не нужно заходить в «красную» зону. И это правильно: если нас, диагностов, вышибет, работать будет некому. Но, думаю, рано или поздно я столкнусь с этими пациентами, более вероятно на работе. Конкретно сейчас моя работа изменилась в том, что снимков для оценки мне присылают больше, в том числе из специализированного ковид-госпиталя, много коллег обращается ко мне за консультациями. Я сейчас вижу много легких, пораженных ковидом — буквально отовсюду, не обязательно наш регион.
Достаточно много говорят про фиброз легких, возникающий после коронавируса. Но дело в том, что фиброз возникает после любой тяжелой вирусной пневмонии. То есть это явление не связано исключительно с ковидом. Если возник большой объем поражения, у человека будет дыхательная недостаточность.
Когда в 2010 году была эпидемия свиного гриппа, моя двоюродная сестра переболела его тяжелой формой и чуть не умерла. Молодая здоровая женщина, на тот момент ей было 32 года. Она обратилась в поликлинику по месту жительства в Санкт-Петербурге, в среду ей сделали флюорографию и ничего не увидели. В пятницу ее отец привез ко мне в Петрозаводск. И я сразу ее госпитализировала в реанимацию, через полчаса она была на койке с кислородом. Вышла из больницы с легочным фиброзом.
И многие больные, которые переносят тяжелые пневмонии вне зависимости от их природы, выходят с легочным фиброзом. Какой процент людей приобретут фиброз легких после ковида, мы пока не знаем, должно пройти хотя бы полгода после эпидемии. Фиброза может и не быть, это абсолютно непредсказуемо в случае любой вирусной пневмонии.
Дома я ухаживаю за фиалками и строю планы на будущее
Что касается настроения, у меня есть отличное спасение от любой депрессии — в деревенском доме живут пять кошек и собака. А в городской квартире у меня растет 600 фиалок. Я прихожу домой и начинаю копаться в земле, пересаживаю цветочную рассаду, что меня и переключает. Фиалки — моя любовь практически с детства. У меня есть одно растение, которому около 40 лет. Это бабушкина фиалка, которую я периодически из листа переращиваю.
И, конечно, я живу планами на будущее. Рядом с деревенским домом — лес, где растет много грибов. Собирать летом грибы — одно из моих любимых занятий. Зимой мы ездим по памятникам деревянного зодчества Карелии, православным часовням. В феврале ездили в деревню Ахпойла, где до сих пор действует часовня XVI века.
Уже лет 10 каждый год я летаю в Турцию и останавливаюсь в одной и той же маленькой семейной гостинице на три номера, жду встречи с любимой страной. Я увлекаюсь живописью и декоративно-прикладным искусством раннехристианского периода, много где была и много что видела. Пересматриваю сейчас свои фотографии и думаю: «Поеду туда, а потом туда и все обязательно будет хорошо!» Такие простые мечты и занятия спасают.
С родственниками общаюсь вживую мало. Сыну 18 лет, он с дедушкой живет на отдаленном хуторе, учится дистанционно. У него был жуткий период подросткового бунта, а сейчас это разумный, взрослый человек, который меня поддерживает. Мы с ним все время на связи.
Остальным родственникам я объясняю: я не контактирую с больными, я в относительной безопасности. Потому что сейчас нагнетать — это худшее, что мы можем сделать, иначе я доведу родственников до гипертонического криза. Дядя перенес недавно операцию аортокоронарного шунтирования, я ему и тете говорю: «Никуда не ходите, если что-то надо, я поздно вечером поеду, вам куплю и под дверь поставлю». Они иногда обижаются: «Ты даже чаю не зайдешь попить?» Терпеливо объясняю, что чай мы обязательно выпьем в лучшие времена, пока надо потерпеть.
У меня в жизни были большие потери — когда мне было 17, умер отец. Когда моему сыну было три года, скончался мой муж, и я растила ребенка одна. Несколько лет назад ушла мама, она долго болела раком.
Кстати, именно мама убедила меня стать врачом. У меня биология хорошо шла, я в олимпиадах участвовала. И мама мне сказала: «Врач — это профессия при всех режимах». Сама она была журналистом. И именно этот совет определил всю мою жизнь. И я ни разу, даже когда валилась с ног от усталости, не пожалела о своем выборе, а работаю я врачом уже 22 года.
Несколько лет назад специальность резко поменяла: ушла из тубдиспансера, где работала клиницистом-фтизиатром, в рентгенологи. Мне нравится медицина, я себя в ней нашла. И я знаю ценность человеческой жизни. Эти два фактора сводятся к простому осознанию: главное, чтобы дома все были живы и здоровы. А все карантины, эпидемии, тяготы мы обязательно переживем.
Фонд «Правмир» ведет сбор на покупку средств индивидуальной защиты для врачей на местах, которые сегодня работают в эпицентре эпидемии: в больницах, поликлиниках, лабораториях.
